Стрелы Перуна
Шрифт:
— А дале, под Муром-градом мы опять сразились с Талибом-царем. Но множество булгар перемогли нас и защитников Мурома. Алихан твердь сию взял и огнем спалил.
— Ишь ты, свирепый какой!
— Мы ж во все лопатки дале удирать стали. Когда к Дедославу подошли, тут уж и князь Харук с козарами подоспел на подмогу. Снова бой был. Но тут им не Булгария: знамо дело — Русь! Хоть победы в тот день не было ни нам, ни Талибу-царю, однако наутро алихан биться не стал, а послал своих воевод к Летке родню свою торговать...
— Ну и как, сторговал?
— Конешно, сторгуешь чего у хитрого Летки. Он сказал Талибу-царю, на то воля не его, а твоя — великого князя Святой Руси!
— Верно сказал! А што Талиб-царь?
— А ему ничего не оставалось: постоял, постоял да и ушел. По всему видать, испужался, как бы с верховьев Итиль-реки ушкуйники ноугородские не нагрянули. Замест себя властитель булгарский трех воевод оставил с сотней ратников — семью свою торговать у Летки. А сам скоро в пределы свои утек... Мне б надобно к Летке поспешать со словом твоим. Он наказывал, штоб яз скорее обернулся.
— Подождет! Дам яз тебе слово для Летки, как только болячку сию сковырнем. — Князь показал на крепость, мимо которой они как раз проплывали.
— Да-а, болячка! — покачал головой Останец. — Из камня вся. Стены ее огнем не спалишь, как спалили мы клети на валах Булгар-града. Эт-то те...
— Спалим! — сурово сказал князь. — Еще как спалим-то! Огонь, он, брат, и камень сокрушить может!
— Да ну-у?! — разинул рот Останец.
— Вот те и «ну-у», — передразнил Святослав. — А што, ноугородцы да ростовцы так и не потревожили владений булгарских?
— Сказывали доглядчики, успел царь Талиб отразить ушкуйников. Были ноугородцы с ростовцами и воями иных северских земель, да што толку-та? Ежели б пораньше, когда мы с Камы-реки на Русь пробивались, а то...
— Эх ты, голова-мякина. — Святослав ткнул пальцем в бок отроку. — Главное свершили вы в деле ратном: не пустили ворога на Русь Светлую, не дали пошарпать али-хану булгарскому земель ростовских да ноугородских, как он того хотел. А теперь тот Талиб-царь у меня вот где! — Князь сжал пальцы в кулак... — Ладно, завтра с Добрыней поспешишь назад. Все, што надобно, воевода сей передаст Летке. А тебя за весть добрую жалую десятью гривнами серебра и двором в Киев-граде!
Останец хлопал удивленными глазами и только рот разевал. Наконец отрок пришел в себя, вымолвил:
— А яз мыслил, ты плетьми меня наградишь за весть черную о погибели на земле булгарской воев нашенских.
— Витязям земли Святорусской слава! Они за правое дело жизни свои положили и тем принесли Руси мир с булгарами. Это главное! Ты мне добрую весть о том принес. А по делу и награда... А потом, молод ты еще. Знал хитрый Летко Волчий Хвост, кого послать. Яз тебя и за другую весть пожалел бы, за самую черную. — Великий князь Киевский замолчал, опустив голову в глубоком раздумье.
Останец больше не решался ничего говорить. Святич греб молча и за все время пути не проронил ни слова. Наконец Святослав очнулся от дум, поднял голову, глаза его грустно смотрели на реку.
— А по воям, павшим в булгарской земле, мы тризну тут сотворим. Огненную тризну! А плясать на ней заставим самого хакан-бека Козарского!
Челн только что миновал крепость, князь показал на нее рукой:
— Гляди, брат Останец, как мы стены сии каменные жечь будем!
Отрок обернулся, глаза его широко распахнулись.
— Да-а! — протянул он изумленно. — И впрямь! Лепота-а! Огонь-то по воде плывет, а?..
Сотни челнов, нагруженных смолой, дегтем и дровами, пылая, катились по стремнине к Саркелу.
Глава шестая
Заговор против Руси
— Что они делают? — ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил каган-беки Асмид.
— Поджигают кумвары, о Могучий! — доложил из свиты ханов бек тургурдов Ровдух-богатур.
— Без тебя вижу! Но к чему? — Асмид не выспался и был зол, как сто шайтанов.
Беки молчали. Они вообще последние дни не подавали голоса. То ли надеялись на своего кагана или только вид делали, что надеются с покорностью и послушанием.
Между тем подожженные руссами челны и плоты приближались к подножию восточной башни, где стояли хазарские военачальники. Ханы подошли к краю площадки и через бойницы посмотрели вниз: горящее дерево течением прибивало к камням. Весь восточный угол Сарке-ла заволокло густым черным дымом. Огонь взметнулся высоко. На башне стало трудно дышать.
— Они что, дураки? — кашляя, спросил каган. — Они что, хотят поджечь камень? Ха-ха-ха-кха-кха!
— Поистине у Святосляба помутился разум! — поддержал Могучего Амурат-хан.
Все остальные беки стали поддакивать, косясь на кагана: задыхаться в смрадном дыму никому не хотелось, и они ждали, когда, наконец, надоест это и Могучему.
Но тот, вопреки здравому смыслу, продолжал стоять здесь, хотя разглядеть что-либо на реке из-за черно-сизой удушливой мглы было решительно невозможно.
Ханов корежило, они задыхались. Вдруг все ощутили палящий жар, и перед глазами хазар взметнулся в небо гигантский язык тусклого пламени.
Каган-беки отшатнулся, закашлялся и поспешил вниз. Башня наполнилась дымом, дышать в ней было почти невозможно, богатуры уже давно покинули ее. Невольно Асмид ускорил шаги, он почти бежал. Эльтеберы хрипло дышали ему в затылок. Уже на выходе старый Гафур-хан схватился за горло и рухнул. Тургудов рядом не было, а беки слишком дорожили своим здоровьем и потому бросили высокородного товарища без помощи. Каган же ничего не заметил.