Стрелы Времени
Шрифт:
– Насколько я понимаю – да, – сказала Тарквиния. – Но проблема в том, как на это отреагируют люди.
– Ты имеешь в виду… месть? – Рамиро не заглядывал так далеко вперед. – Миграционистов ждут неприятности за одну только попытку провернуть подобный фокус – вне зависимости от того, достигнут они своей цели или нет.
– Мне кажется, если разворот действительно придется отложить на целое поколение, многих людей это разозлит куда сильнее, чем одна лишь наглость мятежников, решившихся пойти на саботаж. – Судя по голосу, Тарквиния была озадачена: разве Рамиро не потратил треть своей жизни на подготовку к этому событию.
– Я буду разочарован, – признался он. – Но даже в этом случае мои труды не пропадут даром. Даже если задержка продлится так долго, что текущую систему решат полностью заменить на более современную версию, в ход все равно пойдут многие из моих идей.
– Хмм. – Тарквиния была удивлена, но пытаться его разубеждать не собиралась. – Но многие люди уже давно и с нетерпением дожидались этого события – и для тех, кто не смог внести в него непосредственный вклад, решающее значение имела сама возможность пережить разворот. Ты можешь получить удовлетворение от того, что сделал разворот возможным – и не важно, когда именно он произойдет. Но остальные просто лишатся самого значимого события, которое рассчитывали увидеть за всю свою жизнь.
– Три года жесткой гравитации и кое-какие изменения в облике звезд?
– Дело не в новизне или зрелищности, – ответила Тарквиния. – А в доказательстве того, что наша жизнь прожита не зря. В том, чтобы увидеть, как гора отправится в обратный путь к родной планете – увидеть, как наш план, наконец-то перестает быть просто обещанием и начинает воплощаться в жизнь. Мы не сможем встретиться с прародителями, но целое поколение хранило верность надежде, что мы, по крайней мере, станем свидетелями разворота.
– Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь роль целесообразности. – Рамиро не хотелось ее обижать, но мысль о том, что чувство собственной значимости каждого человека низводилось до простой роли очевидца, наблюдающего за свершением Великого Проекта, лишь навевала на него тоску. – Я надеюсь, что наши потомки смогут помочь прародителям. Но почему смысл всего, что мы делаем, должен обязательно выводиться из этого посыла?
Тарквиния недоверчиво прожужжала.
– То есть причины нашего разворота тебя не заботят?
– Этого я не говорил, – возразил Рамиро. – Я считаю, что разворот станет всеобщим благом. В противном случае я бы встал на сторону миграционистов. Но в повседневной жизни? Я просто люблю решать задачи и хорошо делать свою работу. Этого достаточно. Во всем этом грандиозном фразерстве нет никакой необходимости.
Тарквиния замолчала. Рамиро стало совестно – фразой «грандиозное фразерство» он, пожалуй, немного перегнул палку.
– А вообще, не бери в голову, – сказал он. – Мы же не налажаем, так что любые последствия могут быть только гипотетическими.
– Некоторые – да, – допустила Тарквиния. – Но не забывай и об остальных.
– Об остальных?
– Большинство путешественников будут рады, если мы добьемся успеха, – сказала она, – и я надеюсь, что они простят миграционистов просто из чувства облегчения, что те потерпели неудачу.
– Но? – Рамиро беспокойно шевельнулся в своем охладительном мешке, надеясь, что еда не станет проситься наружу.
– Те, кто за стоит за саботажем, от своего не отступятся, – сказала Тарквиния. – Если они уверены, что впереди Бесподобную ждет лишь забвение, то что еще им остается, кроме как снова и снова пытаться нас спасти?
За полкуранта до ожидаемого сближения Рамиро надел ультрафиолетовые очки. Астрономы Бесподобной не могли определить местоположение мятежного корабля с точностью до последней проминки, поэтому Тарквиния решила, что единственным надежным способом синхронизации следующего этапа миссии было дать москиту их перегнать. Очки не лишали Рамиро возможности видеть – образы УФ-вспышек, попадавших в поле зрения, фотоника пыталась наложить на изображение, видимое в оптическом диапазоне – однако получавшаяся картинка была результатом несовершенного компромисса, и Рамиро понимал, отчего Тарквинии не хотелось даже пытаться считывать данные с навигационной консоли, пока на ней были надеты такие же очки.
– После этого случая во все москиты будут встраивать ультрафиолетовые камеры, – предсказал он.
– Значит, нам повезло, что раньше их не считали необходимыми. – Тарквиния отрывисто пророкотала, выражая досаду. – А дальше что? Встроенное вооружение? Теперь все наши творения будут создаваться с расчетом на худшее?
Рамиро поправил ремешки своих очков. Он не собирался беспокоиться о гипотетической эскалации конфликта. Прямо сейчас перед ними стояла проблема, требующая решения; именно на ней им и нужно было сосредоточить свои усилия.
– Осталось три маха, – сообщила Тарквиния.
Рамиро напрягся, стараясь сохранить бдительность усилием воли. Он слегка повернулся влево. Если бы корабль мятежников появился позже, чем они рассчитывали, то действуя в строгом соответствии с планом полета, они бы никогда не дали ему вырваться вперед. Только полностью заглушив двигатели, они могли гарантировать, что москит пролетит мимо них, выдав свое местоположение свечением реактивной струи.
– Два маха.
Рамиро запечатлел в своей памяти расположение звезд, обращая внимание на неестественные белые продолжения звездных шлейфов, следовавшие за привычным фиолетовым цветом. Москит мог пролететь мимо их корабля на некотором расстоянии, и Рамиро не хотел допустить ошибку, увидев в небе тусклую белую полосу.
– Один мах. – Немного подождав, Тарквиния стала отсчитывать последние паузы. – Пять. Четыре. Три. Два. Один.
– Пусто, – сказал Рамиро. – Теперь он находился в невесомости; двигатели отключились автоматически. Он напряг зрение, задумавшись, не могли ли траектории москитов разойтись настолько, что корабль мятежников уже пролетел мимо, так и не попавшись им на глаза.
Что-то метнулось на границе его зрения; прежде, чем он успел повернуться в нужную сторону, перед ним вспыхнул свет, который затем исчез где-то вдалеке.