Стреляй первым
Шрифт:
Но это будет позже, а пока Артем безуспешно пытался извлечь огонь из старой зажигалки. Так и не добившись своего, он бросил на асфальт и сигареты, и зажигалку. А потом пошел домой, если это можно было назвать домом.
Часть II. ОПЛАТА ПО СЧЕТАМ
Глава 1
…Ночью ему приснился сон. Не то чтобы кошмарный, но достаточно неприятный. Тем более что сны он видел крайне редко и не привык к подобным диверсиям собственного сознания.
Этот сон представлял собой экскурсию в прошлое, достаточно давнее. Он увидел себя пацаном лет двенадцатитринадцати, которого отец посылает в мастерскую по ремонту обуви забрать материнские сапоги. Поручение это ему не понравилось по двум причинам: во-первых, он только что собирался вместе с приятелями в кино, а во-вторых, мастерская находилась в довольно опасном районе: на углу Буденновской и Полежаевской, и вот как раз полежаевские пацаны и представляли ту самую опасность, которой он стремился избежать. Тем не менее спорить с отцом было бы самоубийством: от полежаевских еще можно попытаться убежать в случае чего, а от отца куда денешься? И он пошел в эту проклятую мастерскую, тяжело вздыхая и напряженно поглядывая по сторонам.
Но, как ни озирайся, беда всегда выскочит из самого неожиданного места. Трое полежаевских вышли как раз из мастерской и, столкнувшись на ступенях с чужим пацаном, немедленно приняли превентивные меры: ухватили под руки и поволокли в подворотню.
Полежаевские были плохи тем, что с ними нельзя было договориться. Они не покупались на обман и не клевали на обещание откупа, просто потому что не слушали, что там верещит насмерть перепуганная жертва. У них была четкая и определенная цель: навешать чужаку так, чтоб он здесь больше и носу не казал.
В подворотне его отпустили, но лишь затем, чтобы начать обязательную процедуру: удар в челюсть, в живот, а потом добивание на земле ногами. Он упал уже после первого удара, почувствовав, как собственные зубы, клацнув, прикусили язык. Потеряв равновесие, он завалился назад и \начал падать, падать, падать… Почему-то это падение было бесконечным, словно он проваливался в бездну. Ощущение отсутствия опоры под ногами повергло его в такой неописуемый ужас, что он истошно завопил, замахал руками… И проснулся.
Похоже, что кричал он только во сне, во всяком случае, жена спокойно спала рядом. К своему огромному счастью, он заново обрел реальность и с облегчением вспомнил, что ему через год стукнет сорок, что его отец уже давно умер, что ни в какую мастерскую идти не надо, что он сам уже отец и глава семьи. То есть бояться абсолютно нечего.
И тем не менее он еще долго лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок и благодаря Бога и Судьбу, что все в его жизни сложилось именно так, а не иначе. И то, что он видел во сне, так навсегда и останется сном и больше никогда не станет явью.
«Мне тридцать девять лет, я никого не боюсь, я богат, я счастлив», — он мысленно проговорил эту фразу раз десять, как будто заклинание, которое должно было изгнать кошмар и больше никогда не допустить его в уютные покои спальни.
«Мне тридцать девять лет, я никого не боюсь, я богат, я счастлив…»
С этими волшебными словами Григорий Александрович Резниченко и уснул.
Глава 2
Возможно, это и не было никак связано со сновидением, но утром он чувствовал себя не лучшим образом: давило на виски, а в глаза как будто насыпали песку. В результате улыбки жены воспринимались с раздражением, а потом Григорий Александрович неожиданно сообразил, что опаздывает, чего с ним уже давненько не случалось.
И, конечно же, от этого факта его настроение не улучшилось, напротив, осознав факт опоздания, Григорий Александрович занервничал. Но не от того, что возможное опоздание могло иметь для него какие-то нехорошие последствия, нет, он достиг в свои тридцать девять такого положения, что мог позволить себе безнаказанно очень и очень многое, не говоря уж об опоздании на рядовую деловую встречу, каких дюжина запланирована в его электронном блокноте на сегодня.
Дело было не в самом опоздании, а в выпадении из первоначального графика дня, в нарушении плана. Вот это и вызвало у Григория Александровича некоторый дискомфорт, заставляя поглядывать на часы и слегка нервничать. Но только слегка — немного осталось вещей, способных серьезно обеспокоить Григория Александровича. Запас спокойствия, созданный его властью, его деньгами, его связями, выглядел более чем значительно.
Но все-таки он спешил. Торопливо хлопнув дверью черной «волги», Григорий Александрович столь же торопливо кивнул в ответ на вопросительный взгляд водителя. Машина тронулась с места.
«Волга», которая еще лет десять назад была для Григория Александровича пределом мечтаний, теперь играла роль конспиративного транспорта. На ней Резниченко посещал не слишком значительные мероприятия и просто ездил на работу. Эта марка автомобиля не привлекала жадных гаишников и всякую дорожную шваль. Ну а в остальные дни Григорий Александрович мучил себя нелегким выбором из «ягуара», «линкольна» и обязательного для людей его круга «гранд-чероки». Сегодня был обычный день, и Резниченко успешно прикидывался простым смертным.
Глава 3
Отъехав от своего дома на юго-западе Москвы, Резниченко торопился выбраться на проспект Вернадского, а там — на Комсомольский и гнать до ресторана «Трен-Мос», где и назначена встреча.
Торопился и сидевший за рулем охранник Володя. Он не мог не заметить беспокойства шефа, то и дело поглядывавшего на часы, и сам в итоге стал нервничать, вынужденно останавливаясь перед светофорами, стоявшими совершенно по-идиотски — через каждые тридцать метров извилистой дороги близ Парка Свободы.
И вот когда Володя с тяжелым вздохом остановил «волгу» перед очередным красным светом, появился этот пацан.
Он подскочил к «волге» справа, взявшись будто из теплого летнего воздуха. Худощавый и кареглазый, мальчишка наклонился к открытому боковому стеклу и оптимистично спросил:
— Помыть?
В руках он держал тряпку и пульверизатор с чистящим средством. Володя покосился на парня и процедил сквозь зубы:
— Отвали.
После чего снова нетерпеливо уставился на огни светофора. Резниченко же и не посмотрел на мальчишку, хотя сам любил напоминать при каждом удобном случае, что работать начал с тринадцати лет. Будь он в хорошем настроении, непременно отвалил бы чистильщику стекол пятьдесят тысяч. Однако сегодняшнему юному трудяге не повезло — Григорий Александрович был не в настроении. Он тоже смотрел на светофор, мысленно поторапливая смену цветов.