Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
— Что случилось? — еле выговорил он, слова, казалось, застревали в глотке.
— Ты жив, и это главное, — ответил Йосси, но в его голосе звучала печаль.
— Что случилось? — спросил Самуэль, ожидая услышать нечто страшное.
— Успокойся, тебе надо отдохнуть, — сказал Михаил, у которого дрожал голос.
— Это ты... Ты здесь... — облегченно вздохнул Самуэль, почувствовав наконец себя в безопасности.
— Я приехал в день Пасхи, рано утром, — объяснил Михаил. — Ясмин сказала, что Дина устраивает праздничный обед по случаю Наби-Муса и что ждет нас всех в гости. Я хотел
— Тише, ему нельзя утомляться, — прервал его Йосси. — Потом мы все ему расскажем.
— Я должен знать, что произошло... — в голосе Самуэля зазвучала мольба.
— Тебе нельзя волноваться, — повторял Йосси.
— Он все равно будет волноваться, — послышался рядом чей-то очень знакомый голос. — Он не сможет успокоиться, пока не узнает обо всем, — с этими словами из тени выступил Луи.
— Луи... — только и смог вымолвить Самуэль, сам не свой от радости.
— Амин аль-Хусейни воистину открыл ворота ада. Он встал перед толпой с портретом Фейсала в руках. Люди стали кричать: «Палестина — это наша земля!» Казалось, все просто посходили с ума... Потом они отправились громить еврейские кварталы, круша все на своем пути, — начал рассказывать Луи.
— На самом деле не все так просто, — прервал его Михаил. — Понятно, что Амин аль-Хусейни хотел спровоцировать беспорядки. Но как могло случиться, что на улицах вдруг оказалось столько людей, вооруженных палками, ножами и ружьями? Все было подстроено заранее, а наш новый бездарный губернатор, сэр Рональд Сторрз, не смог справиться с ситуацией.
— А как он мог с ней справиться, если в его распоряжении было всего чуть больше сотни полицейских? — возразила Мириам. — Он укрылся в своей штаб-квартире, в Австрийском приюте.
— Он должен был прислушаться к советам доктора Вейцмана, — ответил Луи. — Тот с самого начала предупреждал, что это опасная идея — пустить процессию через Старый город. И что еще хуже, британцев заботила безопасность одних лишь христиан, которые праздновали день Гроба Господня и проводили церемонию Священного Огня, но в итоге там тоже начался ад кромешный. По всей видимости., там случилась какая-то заварушка между сирийцами и коптами... Не спрашивайте, из-за чего, я все равно не знаю. Нам известно только, что Жаботинский на свой страх и риск взял на себя ответственность и вместе с несколькими друзьями вышел на улицу, чтобы попытаться остановить арабов и защитить еврейские кварталы. Но это оказалось большой ошибкой; попытка сопротивления лишь усугубила ситуацию и еще больше раззадорила арабов. Все они погибли — застрелены в упор. Пятеро евреев и четверо арабов были убиты, еще сотни — ранены, но хуже всех пришлось нам, поскольку большинство пострадавших — евреи.
— Теперь Сторрз ищет козла отпущения. Уже арестованы некоторые зачинщики беспорядков. Амин аль-Хусейни бежал из Иерусалима, а Жаботинский попал в тюрьму, — добавил Йосси.
— Надо же, до чего дошло! — в ярости выкрикнул Михаил. — Люди Сторрза теперь во всем винят большевиков.
Самуэль прикрыл глаза, пытаясь как-то переварить услышанное. Он очень устал, у него кружилась голова и совсем не хотелось жить.
—
— Руфь серьезно ранена, ее ударили ножом, как и Натаниэля, который пытался ее защитить. Кася более-менее в порядке, только рука сломана да несколько синяков.
— Марина... Марина ранена, а Игорь и вовсе при смерти, — сообщил Михаил.
— А мою сестру сбили с ног, когда она пыталась помочь каким-то старикам добраться до убежища, — Мириам не смогла сдержать слезы. — Швырнули ее на землю, ударили по голове и стали избивать...
Самуэль изо всех сил старался сосредоточиться на словах Мириам. Что она сказала? Кажется, она сказала, что Руфь и Кася ранены, но, может быть, он просто чего-то не понял? И Марина... Она еще что-то сказала про Марину...
Он увидел, как исказилось гневом лицо Йосси, как Мириам отирает слезы рукой.
— Юдифь! Что с Юдифью?
— Она потеряла зрение, — ответил Йосси, сам не свой от ярости. — Даже не знаю, сможет ли она когда-нибудь снова видеть.
Самуэль снова закрыл глаза. Он не хотел ни о чем больше слышать, предпочитая вновь погрузиться в свои грезы и ничего больше не чувствовать.
— Ему нужно отдыхать, — сказал Йосси, видя, как исказились от боли губы Самуэля. От боли не телесной, а душевной, той же боли, что разрывала и его самого.
Но вореки собственной воле Самуэль большую часть времени бодрствовал. Он наслаждался сумраком бессознательного, хотя Йосси делать всё возможное, чтобы вернуть друга к жизни, а Мириам ему в этом помогала.
Самуэлю нравилось ощущать ее теплые руки у лба. Она грустно улыбалась и приносила еду в надежде, что Самуэль скоро поправится.
В действительности же Мириам не было никакой нужды находиться у Барака и Деборы, поскольку те и сами заботились о Самуэле. Они приняли его в своем доме и обращались как с членом семьи.
Дебора рассказала ему, что в Галилее у нее живет сын, который переехал туда после того, как влюбился в одну социалистку из России. Эта сильная и смелая женщина чуть не плакала, говоря о своей невестке, разбившей ей сердце, отняв единственного сына, который оставил отчий дом, чтобы сражаться с пустынными ветрами и ковырять бесплодную землю, пытаясь превратить ее в цветущий сад, вместе с другими такими же мечтателями, как она сама.
Самуэль не знал, сколько времени он провел в доме Барака и Деборы; несмотря на всю благодарность, которую он испытывал к этим людям, ему не терпелось вернуться в Сад Надежды. Он хотел своими глазами посмотреть на разрушения, которые остались после Наби-Муса.
Сколько ни просил он Йосси отвезти его в Сад Надежды, друг был непреклонен.
— Подожди немного, ты еще слишком слаб, — говорил тот. — К тому же существует угроза новых беспорядков, я прочитал в газетах, что на конференции в Сан-Ремо решили отдать Палестину Великобритании. Премьер-министр Джордж Ллойд подписал мандат.
— Это плохо? — устало спросил Самуэль.
Йосси не знал, что ответить; он и сам не мог сказать, плохо это или нет.
Однажды вечером в комнату Самуэля вошла обеспокоенная Дебора. Приблизившись к кровати Самуэля, она прошептала: