Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
— А моя мама? Где мои брат с сестрой и бабушка София? — спросил маленький Самуэль, желая поскорей узнать ответ.
— В тот день, когда начались погромы, твоя мать с двумя малышами пошла на рынок. Моя жена и другие соседки отправились вместе с ними. Женщины с детьми... Кто мог предполагать, что случится...
— И что произошло? — спросил Исаак.
— На рынке их стали оскорблять другие женщины. Называли убийцами из-за смерти царя. Началось криками и оскорблениями, а закончилось нападением. Одна женщина дала Анне пощечину, другая последовала ее примеру и стала бросать в них мусор и гнилые овощи. Анна не выдержала этого
Толпа начала громить наши дома, разрушать всё подряд. Они уже не были похожи на людей, просто какие-то зверюги, лишенные всякой человечности. Их даже не трогали ни жуткие крики детей, ни мольбы матерей.
Появилась полиция, но вмешиваться не стала. Как мы ни просили помощи, они просто бесстрастно смотрели на происходящее.
— Где моя мама? — воскликнул Самуэль.
Сосед развел руками в отчаянии.
— Она столкнулась с этими дикарями. Группа мужчин ворвалась в ваш дом вслед за Анной, за то, что та осмелилась противостоять их женам на рынке. Один из мужчин схватил ее, а Эстер как волчица набросилась на него, пытаясь защитить дочь, она кусала его и царапала. Бабушка София попыталась защитить Фриде, которого ударили палкой по голове, так что он лишился чувств... Не знаю, как это произошло, но они опрокинули на пол канделябр, и пожар не только спалил ваш дом, но и перекинулся к соседям... Лишь много часов спустя мы смогли его потушить и среди обугленных остатков нашли вашу семью. Мы захоронили их на кладбище.
Услышав рассказ соседа, они испытали такую боль, что не могли проронить ни единой слезы. Самуэль с силой стиснул отцовскую руку, прижавшись к нему и пытаясь сдержать тошноту.
Они не могли ни пошевелиться, ни сказать что-либо, чувствуя, что им вырвали сердце.
Сосед подождал некоторое время, чтобы немного утихла охватившая их боль, а потом приблизился к Исааку и мягко потянул его в сторону.
— Вы не можете здесь оставаться. Вам нужно отдохнуть. Могу предложить вам кров в своем доме.
Как ни настаивала жена соседа, они не могли ничего проглотить, как и не желали больше слышать никаких подробностей случившегося кошмара. Женщина провела их в комнату и оставила поднос с парой чашек молока.
— Это поможет вам отдохнуть. Завтра наступит другой день. Вам нужно найти в себе силы, чтобы начать всё с начала.
Хоть они и вымотались в поездке, но той ночью почти не сомкнули глаз. Исаак чувствовал, как сын ворочается, да и ему самому постель, которую они делили, не показалась удобной.
Еще не рассвело, когда Исаак увидел, что сын пристально на него смотрит.
— Быть евреем — плохо. За это убили маму, Анну, Фриде и бабушку. Я не хочу быть евреем, и не хочу, чтобы ты им был, иначе нас тоже убьют. Пап, как можно перестать быть евреем? Что нужно сделать, чтобы больше не быть евреем и чтобы остальные об этом узнали?
Исаак обнял Самуэля и зарыдал. Мальчик попытался утереть отцовские слезы, но тщетно. Он тоже хотел заплакать вместе с отцом, но не смог, настолько был взбудоражен.
Уже встало солнце, когда они услышали тихий стук в дверь. Добрая соседка спросила, не нужно ли им чего-нибудь, и не спустятся ли они завтракать. Самуэль сказал отцу, что голоден.
Они встали и привели себя в порядок, прежде чем присоединиться к остальным.
— Я провожу вас на кладбище, — сказала соседка. — Думаю, вы хотите посмотреть, где их похоронили.
— И твой муж?
— Он пошел на работу.
— Хозяин фабрики несмотря ни на что не выгнал его с работы?
— Он ведет себя так, будто ни о чем и не подозревает, а Мойша — хороший печатник, которому мало платят.
— Потому что он еврей, так ведь? — спросил Самуэль.
— Что ты такое говоришь? — удивилась женщина.
— Что ему мало платят, потому что он еврей. Может, если бы он перестал быть евреем, то и платили бы больше, — настаивал мальчик.
— Замолчи, сынок, замолчи! Не говори так! — взмолился Исаак.
Женщина посмотрела на Самуэля и погладила его по голове, а потом пробормотала:
— Ты прав, так и есть, но всё равно мы должны быть довольны — мы живы, и у нас есть еда на столе.
Когда они подошли к могиле где покоились обгорелые тела Софии, Эстер, Анны и Фриде, то похолодели.
Исаак взял горсть земли, покрывавший тела любимых, и с силой сжал, пока она не просыпалась между пальцами.
— Они вместе? — поинтересовался Самуэль.
— Да, мы подумали, что лучше похоронить их вместе, — извинилась соседка.
— Они бы этого хотели, как и я, — подтвердил Исаак.
— Нас тоже похоронят здесь, когда убьют? — спросил Самуэль с нотками ужаса в голосе.
— Никто нас не убьет! Бога ради, не говори так! Ты будешь жить, разумеется, ты будешь жить. Твоя мать не желала бы ничего другого.
— Он еще ребенок, и это такая тяжкая потеря, — сказала соседка, сочувствуя Самуэлю.
— Но он будет жить, и никто не причинит ему вреда. Эстер мне бы этого не простила, — Исаак зарыдал и обнял сына.
Женщина сделала несколько шагов назад, оставив их наедине. Она тоже всё это время плакала, чувствуя боль Исаака и Самуэля, как собственную.
— Мы хотели бы остаться одни, — попросил ее Исаак.
Женщина кивнула, поцеловала Самуэля и удалилась. Она тоже искала одиночества, чтобы оплакать свои потери.
Исаак сел на край могилы и погладил неровную поверхность земли, словно лаская лица жены и детей. Самуэль отошел на несколько шагов и тоже сел на землю, глядя на отца и холмик, где навеки упокоились бабушка, мать, брат и сестра.
Он знал, что отец, хотя и выглядел молчаливым, тихо бормотал молитву. Но что он мог сказать Богу? Может, это они виноваты, что их не было дома и они не предотвратили убийство своей семьи. Если бы тогда они были здесь, то могли бы попросить Господа что-нибудь сделать, но сейчас?