Стриптиз
Шрифт:
Ещё: у покойного Пичая была репутация удачливого полководца, а у самого Вечкензы — лихого наездника.
«Яблоко от яблони — недалеко падает» — много-народная мудрость. Предполагается, что и в части генштабистской деятельности «падалица» — там же.
Желание вернуть своё и приобрести чужое, вызвало в довольно миролюбивом народе волну военного энтузиазма. Тем более, что сначала речь шла о мальчишеской выходке: набеге молодёжи на соседей.
В каждом доме есть такие… искатели приключений. Бездельники. «Герои насчёт поговорить». Мои игры с марийско-эрзянской
«В семье не без урода» — русская народная мудрость.
Патриархальная семья — очень большая. Соответственно, «уродов»…
Общенародный поход, «консолидация нации» годами проповедовался, готовился Пичаем. Теперь на эту почву «идейно-психиатрического единства» наложилась «экономическая необходимость». И — «молодые лица».
Похоже на историю царя Филиппа и его сына Александра Македонского. Папа строил, готовил, объединял. Но…
«— Посмотрите на моего отца! Он собирается переправиться с войском через Геллеспонт. А сам не может перелезть с одного ложа на другое!».
Сынок с приятелями пошёл «сливки снимать». Включая пытки и казнь Филоты, убийство его семидесятилетнего отца — Пармениона.
В руках Пармениона были войска и царская казна. А главное: авторитет успешного полководца при трёх поколениях македонских царей. За что ветерана и зарезали.
Мне это очевидно. Но здесь не читали Плутарха. И боевые сподвижники и соратники Пичая поддерживают его сына и наследника Вечкензу.
Мудрые главы семей кушали очередного медведя, пели «медвежьи» песни и долго, многословно обсуждали — кого пойдём грабить. В смысле: в героический поход.
Если бы в том городке над Тешой сидел Пичай — вопросов бы не было:
— Пойдём русских резать!
И пошёл бы мой Всеволжск дымом… Но Пичай тихонько гнил на родовом кладбище. А у нового инязора Вечкензы были свои планы. Точнее — мои.
За неделю до того, как мы отправили Вечкензу к его отцу, я как-то заскочил в их, с Самородом, опочивальню.
Весёлый смех затих с моим появлением. Самород подгонял обувь для предстоящего путешествия и рассказывал парню смешные истории. Увидев меня, его подопечный, как и положено обученному рабу, «пал на лицо своё», принял надлежащую позу и издал соответствующие звуки.
— У тебя уже хорошо получается, Вечкенза.
— Я старюсь, мой господин. Моё желание — служить господину, Воеводе Всеволжскому.
— Это — твоё первое желание. И оно исполняется. Ты хотел отправиться к отцу? Твоё второе желание исполнится через неделю. У тебя было и третье желание. Помнишь?
Сколько не били его за эти месяцы, но «удержать лицо» он не смог. Ярость, ненависть, злоба…
— Я хочу отомстить кипчакам! Которые меня украли. Которые меня… мне… мною…
Он стоял на полу в позе покорности, боясь пошевелиться, только провожая меня нервным взглядом через плечо. Снова ожидая чуда, как при новости о выкупном соглашении. На лавке у стены Самород отложил сапог с пришиваемым ушком и тоже внимательно уставился на меня.
Как выразился Энди Такер: «если поставить филантропию на коммерческую ногу, она даёт очень неплохой барыш».
«Филантропия… такое искусство, которое оказывает благодеяние не только берущему, но и дающему».
Понятно, что у меня тут филантропия с «рыбной» спецификой. Нашей, исконно-посконной.
«Меня есть три желанья Нету рыбки золотой».А, может, и я на что сгожусь?
«Приплыла к нему рыбка, спросила…».
Амплуа — «золотая рыбка», исполнение желаний пациентов — очень прибыльное занятие. Помимо приятности, пристойности и благорастворимости. Одно ограничение: клиент должен желать «правильное».
«К чему управлять людьми тому, кто может управлять их желаниями».
Третье желание парень озвучил — поработаем в образе премудрой селёдки.
Я уселся напротив и принялся размышлять вслух:
— Твои обидчики — кош Куджи, его «волчата». Они ходят в орде Башкорда. Можно потребовать от хана их выдачи.
Мои собеседники напряжённо переглянулись между собой.
— Не, воевода, худо ты придумал. Ежели требовать от хана выдачи его человека — нужно объяснять. Доказывать да показывать.
Мы с Самородом внимательно посмотрели на выпирающую кверху заднюю часть Вечкензы. У медведя — самая вкусная часть, отделяется на угощение женщинам. А как оно кипчакам?
— И шо ви хочите мне предъявить? Какие ваши доказательства?
— А вот.
И объективная улика отработано спускает штаны.
«Лёгким движением руки брюки превращаются в…» — в неопровержимое, процессуально корректное свидетельство.
Вечкенза представил картинку… судопроизводства. Резко смутился. И снова уставился на меня с ещё более сильной надеждой. Тем временем, озвучиваемые предложения Саморода — им же самим и опровергались:
— А ежели, к примеру, самим туды слазить… И всех тех поганых порезать… Ведь учуют же, собаки шелудивые! Ведь углядят-то! Хан следом явится, воевать зачнёт…
— Забавно. Ему (кивок в сторону Вечкензы) — нужна месть. А какая ж месть, если кыпчаки сами, войском сильным да многолюдным, в Эрзянь Мастор придут? Это уже не радость отмщения, а горечь разгрома будет.
— Мы будем биться! Мы не сдадимся! Эрзя умрут, но не отступят!
Мда… тянет на нац. героя.
— Самород, где у тебя корчажка с маслицем? Дай нашему… полудевку. Давай, Вечкенза, спусти штанишки да смажь дырочку. Ты так жарко, так страстно рассуждаешь о геройской гибели твоего народа. «И как один умрут в борьбе за это». Ты своё «это» — смажь и растяни чуток. Для большей приятности. И постоянной готовности.