Строгий режим
Шрифт:
— Пойдём, Соломин, — по-простецки сказал он.
Поняв, что это к куму, Солома надел прогулочные тапочки и вышел на продол. По пути к кабинету Дунаева он спросил:
— Малолеток сильно били? А то народ волнуется уже.
— Да не, какой там сильно, — весело парировал корпусной. — Кто же их сильно бить-то будет. Так, по-отечески. Синяков почти нет, наверное…
Дунаев перебирал на столе бумаги, исписанные корявым почерком допрашиваемых недавно малолеток. Он даже встал, чтобы поприветствовать Солому и предложил чаю, прекрасно
— Ты уже знаешь, да, что случилось? — спросил Дунаев, когда они сели.
Солома просто кивнул в ответ, уже зная, что сейчас скажет кум.
— Надо поговорить с ними, Саня, — серьёзно произнёс Дунаев. — А то начнут щас жалобы строчить да заявления. Косяк же сами запороли, как ты знаешь. Да и сознались сами уже во всём, — кум кивнул на бумаги на столе.
— Их раскидали уже? — спросил Солома взбодрившись. Ему вдруг пришла в голову мысль, что как раз не Коса, а малолетки ему скорее скажут правду, имел ли кто-нибудь из них Ольгу или нет.
— Нет пока, они в прогулочном дворике. Там пока дыру заделывают в их камере. Ну что, зайди к ним, пока они все вместе?
— Зайду, зайду, — быстро проговорил Солома и, вспомнив, зачем нужен был ему кум, сказал, воспользовавшись моментом: — Только не один зайду. Мне ещё человек нужен, Немец, в восемь шесть который.
— Зачем он тебе там нужен? — удивился Дунаев.
— Не только там, он везде мне нужен, Степаныч. Надо его к делу постепенно приобщать, так что в мою хату его переводи. Мне-то скоро на суд уже, так что покину я вас…
— Ну переведу потом. Щас-то и сам можешь зайти, — попробовал возразить Дунаев. Но Солома прекрасно понимал выгодность для себя этого момента и уверенно ответил:
— Не-ет, Степаныч, лучшего момента, чем сейчас, не будет, чтобы будущему смотрящему попрактиковаться в общении. Так что давай сейчас его, и в мою хату сразу. Буду дальше его натаскивать, а то там уже народ по тюрьме на ушах стоит после вашей воспитательной работы.
— Да они же…
— Да знаю я, Степаныч, — перебил начавшего было оправдываться кума Солома. — Всё знаю. Но мне нужен Немец. Чтоб я мог быть спокойным, что тюрьму оставлю на уже опытного человека. Как говорится, с практикой.
— Ну хорошо, — нехотя согласился Дунаев и, немного подумав, решил за это выжать хотя бы максимум из Соломы. — Только смотри там, Саня, надо чтоб они родителям своим тоже не жаловались. Документы-то у нас есть на всякий случай, припугнём их, если что, что раскрутим за попытку побега и так далее. Но на хер эта головная боль, лучше, чтобы они не знали и шум там не поднимали.
— Да всё нормально будет, Степаныч, — убедительно уверил его Солома. — Давай Немца, щас всё уладим. Только чтоб сверху там, над двориками, никого не было.
— Пошли, — согласно кивнул Дунаев и встал.
Информация о том, что произошло на старом корпусе, быстро облетела всю тюрьму и во всех камерах живо обсуждали эту новость. В камере семь ноль, где сидел Валёк, тоже говорили об этом не унимаясь до самого обеда.
— Не, ну я не могу, — всё никак не мог успокоиться Валёк, — во дают, малые. Вот подфартило пацанам, а? Пиз…е-ец…
— А с какой хаты были малолетки? — спросил один из сокамерников по имени Стае, тоже очень завидовавший малолеткам.
— Да с один девять же походу, там же у баб аппендицит отдельный, только у один девять с ними стена общая, — с видом знатока говорил Валёк. В хате были все первохо-ды, но он уже успел побывать в карцере на старом корпусе и немного ориентировался в тюрьме.
— А больше ни у кого нет, что ли? — спросил Стае. — На нашем же корпусе тоже бабы есть на больничке. Кто там у них по бокам сидит?
— Да хер его знает, — пожал плечами Валёк. Тёлки в сто седьмой, значит по бокам сто шестая, сто восьмая. И снизу ещё кто-то, сверху прогулочные дворики. А кто сидит в этих хатах, хер его знает.
— Чё у нас никто не общается с ними ни с кем? — спросил Стае, оглядывая всех в камере. И после того, как все отрицательно покачали головами, произнёс возбуждённо: — Бля, я б там сидел, уже бы давно к тёлкам пробился бы.
— Ага, — весело подхватил ещё один сокамерник по прозвищу Лис. — И поймал бы сифак или ещё какую-нибудь ху…ню, там же больные только…
— Семь ноль! — послышался крик с улицы.
Стае запрыгнул на окно и крикнул негромко.
— Говори.
— Домой, — раздался голос уже без крика, и Стае сразу стал ловить свернутой из бумаги трубкой с крюком на конце висящую за решёткой тонкую контрольку.
Вытащив через реснички запаянный продолговатый груз, он сразу повернулся к Вальку и показал его.
— Смотри, контроль идёт на Протаса, с восемь пять.
— Ну-ка дай-ка, — протянул руку Валёк и, взяв грузик, стал изучать его пальцами, пытаясь определить его содержимое. — Походу химка.
— Ну подтяни Протаса, тебе-то он по-любому уделит, — тут же предложил Лис. — Ну или попроси накрайняк, он же не откажет.
— Ты меру-то знай, — осадил его Стае. — Протас только вот нам гашиш загонял, ещё даже сушняк не до конца прошёл. Да и вообще, сколько можно у него просить. Постоянно чё-то нам дают.
— Так если у них есть что давать, — возразил Лис, но к совету прислушался и предложил: — Ну, можно и не просить, посчитает нужным, значит сам уделит. Да, Валёк?
Валёк стоял молча, задумчиво держа в руках контрольный груз на Протаса. Он один знал истинную причину того, почему их постоянно греют с верхней хаты. Но сейчас, когда они ещё буквально недавно докурили гашиш, который давал ему Протас, просить ещё курнуть было бы перебором. Валёк кусал губу в раздумье, получить ещё наркотику, безусловно, очень хотелось. И тут он, вспомнив, что Протас у него, можно сказать, под каблуком, хитро сузил глаза и сказал Стасу: