Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977
Шрифт:
Из архива. Никольский Б. Рецензия на ЗМЛДКС
Умение построить напряженный сюжет, с первых страниц захватить внимание читателя, обычно свойственное Аркадию и Борису Стругацким, проявляется и в новой их повести. Повесть читается с неослабевающим интересом, и это, безусловно, немаловажное достоинство.
Живо написаны характеры ученых — персонажей повести.
Фантазия авторов остра и изобретательна.
Вместе с тем повесть вызывает у меня два существенных замечания.
Первое. В повести возникает ощущение мистической неотвратимости гибели ученых, безысходности их положения, если они не сдадутся, не перестанут вести свои работы. Невозможно ни предугадать, ни предотвратить действия слепой силы, преследующей их. Один из героев сравнивает действия этой силы с действиями человека, который с размаху, наугад наносит удары, стремясь убить комара. Ученые обречены так же, как обречен этот преследуемый комар. Мне кажется, что повесть выиграла бы, стала бы тоньше, глубже, если бы авторы испытывали своих героев лишь с помощью средств, обстоятельств, стоящих на грани реального и фантастического, обходясь без деревьев, внезапно взрывающих асфальт и без оборотней, растворяющихся в воздухе — в общем-то так или почти так и происходит в первой половине повести. Это уже потом авторы, на мой взгляд, облегчая себе задачу, начинают привлекать средства из потустороннего арсенала.
Второе. «Один раз, уже ставши биологом, он даже затеял коллекционировать экскременты, потому что Женька Сидоровцев привез ему из Антарктиды китовьи, а Саня Житнюк доставил из Педжикента человеческие, но не простые, а окаменевшие, девятого века». «Десятилетку он не кончил, ушел из девятого класса, работал санитаром, потом шофером на дерьмовозе…» «Писить хочу! — объявил странный мальчик и, когда Губарь со вздохом повел его в сортир, добавил на весь дом: — И какать!» — пристрастие к подобного рода деталям плюс склонность подчеркивать в своих героях малопривлекательные черты (вроде уханья Вечеровского, подобного уханью уэллсовских марсиан, упивающихся человеческой кровью) плюс нарочитая грубость лексикона героев повести — все это временами создает в повести несколько неприятную атмосферу. Замечу еще, что герои повести употребляют чрезмерное количество разного рода спиртных напитков, так что подозрение одного из персонажей, что все происходящие чудеса — результат алкогольного бреда, не так уж далеко от истины.
Хотелось бы, чтобы Стругацкие еще немного поработали над повестью и чтобы эта повесть, как и предыдущие, увидела свет на страницах «Авроры».
Из архива. Дмитревский В. Рецензия на ЗМЛДКС
О чем же все-таки эта повесть?
О столкновении землян с «пришельцами» из какой-то высшей цивилизации, недовольных смелым научным поиском некоторых особо талантливых ученых?
Или о возмущенной природе — Гомеостатическом Мироздании — слепо осудившей тех, кто раньше положенного срока пытается не только проникнуть в ее законы, но и изменить их?
По началу повести кажется, что иногда сцепление случайностей, как крупных, так и мелких, воздействует на людей с высоким интеллектом и эмоционально возбудимых так, что они впопыхах делают невероятные фантастические допуски и начинают испытывать ужас перед обступившими их случайностями, как перед стаей голодных волков. И пытаясь бороться со случайностями, как с кем-то спланированной и организованной опасностью, уподобляются иногда дон Кихотам, а иногда, напротив, погружаются в немудреное бытие Санчо Панса. Так ведь, собственно, и начинается повесть Стругацких, переданная в наш журнал.
Но все это, конечно, не так. Это всего лишь одеяние яркое, удивительное, странное, в которое укутана сверхзадача, поставленная перед собой писателями.
Речь идет о судьбе талантливого ученого (можно толковать и более расширенно — о человеке вообще), о том каким ему надлежит быть, о творческом мужестве и об отступлениях перед гигантскими трудностями с предпочтением благополучной и спокойной жизни. Иными словами, все та же проблема горьковских Сокола и Ужа.
Вечеровскому и отчасти Снеговому противопоставлены Вайнгартен, Глухов, Захар… А главный герой повести астрофизик Малянов колеблется, страшится, перебарывает страх и вновь пугается, но, вероятно, пойдет по пути, по тому, который избрал Вечеровский — по самому трудному и, быть может, опасному пути.
Таков, как мне представляется, смысл повести, написанной в сложной манере монолога Малянова с перебивками, необходимыми для развертывания сюжета.
Не буду говорить здесь о многогранном таланте писателей. В этой повести, резко отличающейся даже по стилистической манере от «Малыша», «Пикника на обочине» и «Парня из преисподней», они выступают с позиции философского раздумия над местом человека (локально — талантливого ученого) в конце нашего сложного двадцатого века.
Я прочел повесть, несмотря на перегрузку ее научной терминологией, как говорится, на одном дыхании. Но… но есть у меня некоторые возражения и по поводу некоторых выдвинутых авторами положений и против известных «особенностей» их литературного языка.
Начну с главного.
Стр. 111: «…вывод из нее состоит как раз в том, что у вас сейчас нет не только друзей, но даже и противника». Так говорит Вечеровский Малянову.
Но почему же у Малянова нет друзей? А тот же Вечеровский? А Ирина, а погибший Снеговой (он же был)?
Стр. 112: «И то, что происходит сейчас с нами, есть не что иное, как первые реакции Гомеостатического Мироздания на угрозу превращения человечества в сверхцивилизацию».
А почему сверхцивилизация таит в себе угрозу, если она будет общечеловеческой и не такой, как предрекают буржуазные футурологи? И не напоминает ли это некие рассуждения о «сверхдержавах»?
Стр. 132: «В двадцатом веке все равно этой свободы ни у кого нет. Ты с этой свободой всю жизнь можешь просидеть в лаборантах, колбы перетирать».
Верно ли это?
Стр. 184: «Что нам — не приходилось отступать? Да тысячу раз приходилось! И еще тысячу раз придется! И не перед богами — перед паршивым чиновником, перед гнидой, которую к ногтю взять и то срамно…..»
Чиновник это, конечно, очень плохо. Но необходимо ли отступать перед ним тысячи раз?!
Гораздо точнее формулировка, отмеченная мною на стр. 153.
Далее меня несколько удивили работники уголовного розыска в изображении авторов. Вероятно авторы чрезвычайно далеки от людей этой важной и благородной профессии.
Несколько слов о литературном языке. Меня всегда удивляло пристрастие авторов к сугубо натуралистическим экзерсисам. Разухабистость жаргона, на котором изъясняются высоко интеллектуальные персонажи, кажется мне нарочитой. Потом со страниц повести пахло потом не менее двадцати раз, и сортиром тоже немало!
Выводы: конечно, повесть представляет несомненный интерес для журнала. Но в работе над ней я рекомендовал бы авторам быть более точными в некоторых философско-нравственных категориях и почистить ее от излишних порций пота, экскрементов, коньяка и «Бычьей крови».
«МолГвардейский сборник я честно обработал и соответствующим письмом отослал Медведеву еще в конце июля», — сообщает БН брату. Копия этого письма от 21 июля сохранилась в архиве.
Из архива. Письмо от АБС в Мг
Уважаемый Юрий Михайлович!
Итак, наш труд окончен.
Нам хотелось бы обратить Ваше внимание на следующие обстоятельства:
1. Повесть «Трудно быть богом» выходила в СССР дважды, общим тиражом более 300 тысяч экземпляров. Она получила обширную положительную прессу и, как показали социологические опросы и многочисленные письма читателей, была признана лучшей советской научно-фантастической повестью последних лет. Она издана на ряде языков народов СССР, а также во всех без исключения европейских странах социализма.