Струги на Неве. Город и его великие люди
Шрифт:
Куда ни глянь, – везде курган
Стоит над русскими костями…
Заря
Не брал сон государя! Завтра будет особый день не только в жизни царя и народа русского – многих других народов рядом живущих. Завтра мир узнает, что он объявил войну шведской коруне!
Завтра, в год семь тысяч сто шестьдесят четвёртый [1] от сотворения мира в погожий майский день под перезвон колоколов московских церквей народу возвестят: Государь, Царь и Великий князь Всеа Великия и Малыя и Белыя Руси самодержец
1
7164 год от сотворения мира равнялся 1656 году. Однако следует учесть, что новый год в России тогда начинался не с 1 января, а с 1 сентября.
Может, и брат Фредерик тоже подаст свой голос? Ещё тринадцатого марта послана с князем Данилой Мышецким царская грамота к датскому королю, которую – в знак особой важности – государь подписал лично [2] . Фредерику III русский царь предлагал соединить усилия датского флота с русскими войсками и совместно действовать против Швеции.
Алексей Михайлович, тяжело дыша, слез с ложа, накинул комнатный зипун, сунул ноги в просторные башмаки, пересёк опочивальню и вошёл в свою рабочую комнату. На столе лежали оставленные с вечера бумаги. Не обращая на них внимания, он неторопливо направился к резному оконцу, распахнутому на ночь по его приказу, – по нежной коже полного лица, по бороде заструился свежий ветерок. За окном было темным-темно.
2
Впервые в истории русской дипломатии.
«Так же тёмны, верно, и мысли шведского государя», – подумал Алексей Михайлович. Не верил он Карлу. Тот прислал ему в минувшем году под Смоленск весьма вежливого посла Розенлинда, посол лил елей на уши, приятные слова рёк. Звал швед вместе растерзать Польшу с Литвой – причём соблазнял русского царя большими выгодами. Но эта охота более напоминала травлю, и, несмотря на многие обиды, ляхами причинённые русскому царству-государству, Алексей Михайлович не мог на подобное согласиться! Тем более он вернул уже Белую и Малую Русь, укрепился на Волыни и на Подолии, в Великом Княжестве Литовском, на старых русских землях, испокон века православными населённых! А сейчас его послы с польскими судят да рядят, как царя Алексея Михайловича и польским королём выбрать. Дабы раз и навсегда прекратить усобицы братских народов, разделённых уже не только латинскими обрядами, но и взаимными обидами.
Не ко времени. Ой как не ко времени идти войной на шведа! Совсем недавно как Земский собор и Переяславская рада затвердили присоединение Малороссии к его царству. Поляки признавать того не хотят. Да и среди казаков запорожских возникли волнения. Одни тянут к Варшаве, другие – к Москве. А иные – к шведскому «кузену», коий всю Польшу кровью залил. И Никон ещё… Со своими исправлениями в делах церковных какую Смуту среди попов и монахов посеял! Словно разворошил осиное гнездо! Ввёл поясные поклоны вместо земных, указал креститься щепотью, церковные книги исправлять…
Московский собор Никона поддержал, то есть сорок иерархов церкви, да Антиохийский патриарх Макарий и сербский Гавриил. Под ответом на вопрос Никона, как креститься должно, все свои подписи учинили. А дал ответ мудрый патриарх Макарий. Государь запомнил его дословно:
«Предание прияхом сначала веры от святых апостол, и святых отец, и святых седьми соборов, творити знамение честнаго креста, с треми персты десные руки, а кто от христиан православных не творит крест тако, по преданию восточныя Церкви, еже держа с начала веры даже до днесь, есть еретик и подражатель арменов, и сего имамы его отлучена от Отца и Сына и Святаго Духа и проклята».
Кто спорит! Надо, надо было наводить порядок – но не так же, как патриарх – железной рукой. Так боле воеводе пристало службу править. Москва ноне Свеча Православия, на неё ж равняться должно и в делах!
А мор, прошлый зимой с
Государь поёжился, будто зимним ветром его обдало.
Сколь бед мор наделал! Прошлым летом и осенью самый страх был! Тула да Суздаль боле чем наполовину вымерли, в Поволжских градах да селениях уж и стонать было некому. А в Москве что деялось! Царица Мария Ильинична с детишками едва спаслась сначала в Троице-Сергиевском монастыре, опосля – в монастыре в Калязине. Спасибо патриарху – вовремя их из столицы спровадил. Считай – спас, ведь наследник престола отцовского, царевич Алексей Алексеевич, совсем кроха ещё!
Сам он тогда войну за Смоленск вёл, на Москве князя Пронского вершить дела оставил, а Никону письменно повелел столицу покинуть. И не зря! Слал ему Пронский письма о невзгодах, помнил государь его последнее послание: «В Москве и слободах православных христиан малая часть остается… а приказы все заперты, дьяки и подьячие все померли, и домишки наши пустые учинились». Потом лишь царице князь отписал в сентябре, дескать, почти вся Москва повымерла, да вслед письму и сам преставился! И донесли Алексею Михайловичу, что боле трёх десятков городов его царства охвачены мором! И никто не знал, как с этой напастью справиться.
Царицей Русь спасена! Настоящей государыней себя показала представительница славного рода Милославских. Повелела устроить карантины, заставы. На дорогах огромной державы палили великие костры, проверяли всех проезжих, их пожитки с товарами. Ежели было даже малое подозренье, что их касались больные, – всё нещадно сжигалось. А с письмами, даже царскими, так велела поступать: подъезжал гонец к костру и кричал, кому письмо везёт. С другой стороны костра садился за столик писец – и начиналось действо. Гонец громко диктовал слово в слово всё письмо, потом писец через пламя ему кричал, что записал. Убедившись, что не напутали, отправляли новое письмо по назначению, а старое гонец бросал в костёр и вертался туда, откудова приехал. Да и он тоже не сидел сложа руки: указал все деньги, посылаемые в Москву, перемывать.
И беда стала отступать. Но сколько людей поумирало! Хлебопашцев и тех, кого можно в войско забрать!
Да… Не ко времени эта война. Но отсидеться в сторонке нельзя. Догрызёт швед поляка – в нашу землю двинется. Разве ж можно слову королей, принявших ересь лютераньскую, доверять? Позвал на свою беду Василий Шуйский их полвека назад – по сию пору расхлёбываем. Всю Ижорскую землю потеряли, Тихвина и Гдова, самого Новгорода едва не лишились. Стыдно сказать – крепость Орешек ноне Нотебургом кличут, Корелу Кексгольмом прозвали. Ивангород в предместье Нарвы превратился. Тьфу, поминать гадко! И всюду – Никон ему не раз сказывал – всюду утесняют шведы православных. Лютеране со своими фогтами и пасторами так повернули, что только у них, нехристей, право есть. А с православных семь шкур драть мочно! И укорял его патриарх, всякий раз о том поминая, и требовал вернуть исконные русские земли под царскую руку. И дерзок был иной раз до крайности – корил: какой ты-де государь Всеа Руси, ежели у тебя по Неве шведы в крепостях расселись и русскими землями заезжих немчинов испомещивают. Главная ж задача великого государя – защищать православных!
И что возразишь? Прав Никон. И он, царь Всеа Росии, православным поможет! Сам-то на Ригу пойдёт – удар в самое сердце шведского господства нанести, но и к Неве войско направит.
Туда уж был отправлен – государь за этим проследил – верный человек, стольник Пётр Потёмкин. Тот самый, что год назад изгоном взял у поляков Люблин.
Мелкого шляхтича государь отметил ещё полтора десятка лет назад, когда, за верную службу отца став стольником, тот попал в число сопровождающих совсем юного Алексея на богомолья. Младший сын в скромной московской семье главным назначением своим видел службу государю, прекрасно понимал: стольник – предел мечтаний для незнатного дворянина. И служил из чести, не за злато! Но верных да глупых было в избытке. Государь, увы, часто убеждался: иной верный дурак таких дров наломает, что потом годами не соберёшь. Бона, даже святейший Никон со своими реформами подобно гишпанскому инквизитору несогласных через коленку ломает. Исправляй теперь за него, людей успокаивай!