Структура и динамика психического (сборник)

Юнг Карл Густав

418 Так как психическое и материя существуют в одном и том же мире и, более того, находятся в непрерывном контакте друг с другом и в конце концов основываются на непредставимых, трансцендентных факторах, то не только возможно, но даже и весьма вероятно, что психическое и материя – это два различных аспекта одного и того же. Как мне кажется, на это указывают явления синхронии, поскольку они свидетельствуют о том, что непсихическое может проявлять себя подобно психическому, и наоборот – однако какой-либо каузальной связи между ними не существует. Наши современные знания позволяют нам всего лишь представить соотношение психического и материального мира в виде двух конусов, вершины которых соединяются в одной точке – по сути, в нулевой, – касаясь и не касаясь друг друга.

419 В моих предшествующих работах я уже рассматривал архетипические явления в качестве психических, потому что излагаемый и исследуемый мною материал представлен исключительно в форме идей и образов. Выдвинутая здесь гипотеза о психоидной природе архетипа не противоречит этим ранним формулировкам; она только подразумевает дальнейшее уточнение понятий, что стало неизбежным, как только я осознал необходимость предпринять более общий анализ природы психического и прояснить эмпирические понятия, относящиеся к нему.

420 Точно так же, как «психический инфракрасный свет» – инстинктивное биологическое психическое – постепенно находит свое обоснование в физиологии организма и, таким образом, смыкается с его химическим и физическим статусом, так и «психический ультрафиолетовый свет» – архетип – описывает область,

где не проявляются физиологические особенности, но, однако, исходя из анализа, произведенного в последнее время, она не может больше рассматриваться как психическая, хотя и проявляет себя таковой. Ведь физиологические процессы функционируют таким же образом, но их не объявляют психическими. Хотя нет такой формы существования, которая не была бы опосредована психически и только психически, вряд ли можно сказать, что все является только психическим. Будет логично применить этот аргумент также и для архетипов. В силу того, что их сущность для нас является бессознательной, и все же они ощущаются как спонтанные действия, вероятно, на данный момент не существует альтернативы, кроме как описать их природу в через их руководящее влияние в качестве «духа» в том смысле, который я попытался раскрыть в моей статье «Феноменология духа в сказке». Если это так, то архетип должен находиться вне психической сферы, аналогично физиологическому инстинкту, непосредственно укорененному в ткань организма, и, в соответствии со своей психоидной природой, образовывать мост к материи. В архетипической концепции и инстинктивной перцепции дух и материя на психическом уровне противостоят друг другу. Как материя, так и дух проявляются в психическом царстве в качестве отличительных качеств содержаний сознания. Изначальная природа обоих трансцендентальна, то есть непредставима, поскольку психическое и его содержания являются всего лишь реальностью, данной нам без посредника.

8. Общие соображения и перспективы

421 Проблемы аналитической психологии, которые я постарался здесь очертить, заставляют прийти к выводам, которые удивляют даже меня. Я вообразил, что я разработал наилучшее научное направление, подтвержденное фактами, наблюдаемое, классифицированное, рассматривающее причинные и функциональные отношения, – но, в конце концов, обнаружил, что вовлек себя в сети рефлексий, которые простираются далеко за пределы естественной науки и распространяются на философию, теологию, сравнительное религиоведение и гуманитарные науки в целом. Этот грех, неизбежный, хотя и предсказуемый, причинил мне немало огорчений. Мало того, что я полностью некомпетентен в этих областях – мне кажется, что мои рефлексии подозрительны также в принципе, потому что я глубоко убежден, что «поправка на личные особенности» оказывает сильное влияние на результаты психологического наблюдения. Печально, что психология не располагает согласованным математическим аппаратом и все ее расчеты субъективны и пристрастны. Также у нас нет огромного преимущества «точки Архимеда», которой обладает физика. Физика наблюдает материальный мир с психической точки зрения и может перевести его в психические термины. Психическое же наблюдает само себя и может только перевести психическое обратно в психическое. Если бы физика находилась в таком же положении, она бы не смогла ничего сделать, за исключением того, чтобы предоставить физический процесс в распоряжение самих приборов, которые следили бы за его протеканием. Именно таким способом она оказалась бы наиболее понятной самой себе. Для психологии не существует среды, в которой она могла бы отражаться: она может только изображать себя в себе и описывать саму себя. Рассуждая логически, в этом также состоит принцип и моего собственного метода: в своей основе это чисто экспериментальный процесс, в рамках которого успех и промах, интерпретация и ошибка, теория и спекуляция, доктор и пациент образуют symptosis [68] (оицлтюац) или symptoma [69] (аицлтюца) – появляющиеся вместе – и в то же самое время они являются симптомами определенного процесса или череды событий. То, что я рассматриваю, является в основе своей не более чем контуром психических событий, происходящих с определенной статистической частотой. Научно говоря, мы не переносим себя каким-либо образом за пределы психического процесса и не переводим его в другую среду. Физика же порождает математические формулы – продукт чистой психической активности – и убивает одним ударом семьдесят восемь тысяч человек [70] .

68

Совпадение, признак (греч.).

69

Случай, несчастье (греч.).

70

Юнг имеет в виду взрыв атомной бомбы в Хиросиме. – Прим. ред.

422 Столь «сокрушительный» аргумент предназначается для того, чтобы заставить психологию молчать. Но мы можем скромно указать, что математическое мышление – это также психическая функция, благодаря которой материя может быть организована таким образом, что станет возможным привести к разрушительному действию те могущественные силы, которые связывают атомы вместе – чего никогда бы не случилось с этими силами в ходе естественного течения событий, по крайней мере, на этой земле. Психическое нарушает естественные законы космоса, и даже если мы преуспеем, делая что-либо на Марсе с помощью расщепления атома, это также будет совершаться с помощью психического.

423 Психическое – это опорная точка мира: оно является не только одним из важнейших условий существования мира в целом, но также вмешивается в существующий естественный порядок, и никто не может с определенностью сказать, каковы границы этого вмешательства. Чрезвычайно важно подчеркнуть достоинства психического в качестве объекта изучения естественной науки. Со все большей настойчивостью мы должны акцентировать внимание на том, что малейшее изменение в психическом факторе, если речь идет о принципиальном изменении, имеет важнейшее значение для наших знаний о мире и его представлениях. Интеграция бессознательных содержаний в сознание, являющаяся главной целью аналитической психологии, как раз и есть такое изменение принципа; этим уничтожается верховная власть субъективного эго-сознания и оно сталкивается с содержаниями коллективного бессознательного. Соответственно, эго-сознание будет зависеть от двух факторов: от условий коллективного (социального) сознания и от архетипов или доминант коллективного бессознательного. Последнее феноменологически подразделяется на две части: инстинктивную и архетипическую. Первая включает природные импульсы, вторая – доминанты, которые проникают в сознание в виде универсальных идей. Контраст между содержаниями коллективного сознания, подразумевающего существование истины, и истинами коллективного бессознательного столь явен, что последнее отвергается как целиком иррациональное, даже бессмысленное, и совершенно неподтверждаемое; оно исключается из научной сферы, словно несуществующее. Однако психические явления такого рода существуют повсеместно, и если они представляются нам бессмысленными, то это только доказывает, что мы не понимаем их. Когда-нибудь их существование будет признано, и мы больше не сможем изгонять их из нашей картины мира, даже если преобладающее осознанное мировоззрение оказывается неспособным принять то, что сознательное изучение этих явлений быстро вскрывает их необычное значение, и нам сложно избежать вывода, что между коллективным сознанием и коллективным бессознательным существует пропасть, через которую практически невозможно перебросить мост и над которой субъект обнаруживает себя подвешенным.

424

Как правило, достижения коллективного сознания передаются потомству с его благоразумным большинством, и их усвоение не составляет какой-либо трудности для среднего человека. Он все еще сохраняет веру в то, что между причиной и следствием обязательно существует связь, и едва ли воспримет факт, что причинность становится относительной. Для него кратчайшим расстоянием между двумя точками по-прежнему является прямая линия, хотя физика и вынуждена исчислять бесконечно малые расстояния, что поражает обывателя своей исключительной абсурдностью. Тем не менее, ужасающий взрыв в Хиросиме вызвал благоговейный страх и почтение даже к самым трудным для понимания построениям современной физики, тогда как взрыв в Европе, которому мы недавно стали свидетелями [71] , хотя и гораздо более ужасный по своим последствиям, лишь некоторыми был признан психической катастрофой. Вместо того чтобы признать это, люди предпочитают разнообразные нелепые политические и экономические теории, которые в такой же мере полезны, как и объяснение взрыва в Хиросиме случайным попаданием огромного метеорита.

71

Юнг имеет в виду Вторую мировую войну. – Прим. ред.

425 Если субъективное сознание предпочитает идеи и мнения коллективного сознания и идентифицирует себя с ним, то содержания коллективного бессознательного подавляются. Подавление влечет за собой типичные последствия: заряд-энергия подавленных содержаний отчасти¹²³ добавляется к энергии подавляющего фактора, эффективность которого, соответственно, увеличивается. Чем выше этот заряд, тем больше подавленная позиция нуждается в фанатичном характере действия и тем ближе она становится к превращению в свою противоположность, то есть наблюдается энантиодромия [72] . И чем сильнее заряжается коллективное сознание, тем дальше эго теряет свою обычную важность. Оно, так сказать, поглощается мнениями и тенденциями коллективного сознания, в результате чего появляется человек массы, всегда готовый пожертвовать неким жалким «-измом». Эго сохраняет свою целостность, только если оно не идентифицирует себя с какой-либо из противоположностей, а умеет поддерживать баланс между ними. Последнее же возможно только в случае осознания обеих противоположностей одновременно. Однако осуществить необходимый инсайт чрезвычайно трудно не только каким-либо отдельным общественным и политическим лидерам, но даже и религиозным наставникам. Все они желают конкретного решения в пользу полной идентификации индивида с совершенно односторонней «истиной». Даже если речь идет о самой великой истине, идентификация с ней все же с неизбежностью приведет к катастрофе, так как она задерживает дальнейшее духовное развитие. Тогда вместо знания как такового останется одна только вера – иногда это наиболее удобно и поэтому более притягательно.

72

Обращение в противоположное (греч.).

426 Если же, напротив, реализуются содержания коллективного бессознательного, если признается существование и действенность архетипических представлений, тогда между тем, что Фехнер назвал «дневными и ночными взглядами», вспыхивает неистовый конфликт. Средневековый человек (и современный также, поскольку он сохраняет точку зрения прошлого) жил, полностью осознавая противоречие между суетностью, которая была субъектом princeps huius mundi [73] (Иоанн 12:31; 16:11)¹²⁴, и стремлением к Богу. На протяжении столетий это противоречие он наблюдал в форме борьбы за власть между императором и Папой. В моральном плане этот конфликт, в который человек был вовлечен по причине первородного греха, разросся до «перетягивания каната» между добром и злом уже в космических масштабах. Средневековый человек не был столь беспомощной жертвой суетности, как современный массовый человек, поскольку, пытаясь скомпенсировать известные и, так сказать, реальные силы этого мира, он все же учитывал и влияние метафизических сил, которые он был вынужден принимать в расчет. И хотя средневековый человек был политически и общественно бесправен – как, например, крепостные – и оказывался в чрезвычайно неприятной ситуации, подвергаясь тирании мрачных суеверий, но он, по крайней мере, был биологически ближе к той бессознательной целостности, которой человек первобытной культуры достигал даже успешнее средневекового, а дикие животные обладали во всей полноте. Если смотреть с позиций современного сознания, может показаться, что плачевное положение средневекового человека нуждалось в улучшении. Но потребность в расширении горизонтов разума посредством науки лишь сменила средневековую односторонность – а именно эту древнюю бессознательность, которая когда-то господствовала и постепенно исчезала – на новую односторонность, выражающуюся в переоценке «научно» подтвержденных взглядов. Эти взгляды (по отдельности и совокупно) связаны с хронически односторонним знанием о внешнем объекте, так что в настоящее время отсталость психического развития в целом и самопознания в частности стала одной из наиболее острых современных проблем. В результате преобладания односторонности, – несмотря на ужасающую зримую демонстрацию бессознательного, ставшего чуждым для сознания, – существует огромное число людей, которые являются слепыми и беспомощными жертвами конфликта между сознанием и бессознательным.

73

Князь мира сего (лат.).

Они используют свою научную добросовестность только по отношению к внешним объектам, но никогда – к своему собственному психическому состоянию. Однако психические факты серьезно нуждаются в объективной и точной проверке и признании. Существуют объективные психические факторы, каждый бит информации о которых так же важен, как радио и автомобили. В конце концов все (особенно в случае с атомной бомбой) зависит от сферы использования этих факторов, а это всегда определяется неким состоянием ума. В этом смысле текущие «-измы» являются наиболее серьезной угрозой, потому что они представляют опасность отождествления субъективного сознания с коллективным. Такая тождественность безошибочно производит массовое психическое с его непреодолимым стремлением к катастрофе. Субъективное сознание должно для спасения от этой гибели избегать отождествления с коллективным сознанием путем признания своей тени, а также существования и важности архетипов. Последние предоставляют эффективную защиту и от животных сил коллективного сознания, и от массового психического, которое сопутствует ему. С точки зрения эффективности религиозный взгляд средневекового человека грубо соответствует установке, вызванной интеграцией в эго бессознательных содержаний, с тем отличием, что в последнее время восприимчивость к внешним влияниям и к бессознательному замещается научной объективностью и осознанными знаниями. Но поскольку религия для современного сознания все еще означает вероучение и, следовательно, коллективно воспринимаемую систему религиозных положений, искусно классифицируемых как религиозные наставления, то она обладает близким сродством с коллективным сознанием, даже если ее символы и выражают ранее действовавшие архетипы. При условии, что контроль Церкви над общинным сознанием объективно имеет место, психическое, так сказать, продолжает довольствоваться определенным равновесием. Во всяком случае, оно конституирует достаточно эффективную защиту от инфляции эго. Но когда Мать Церковь и ее материнский Эрос впадают в состояние неопределенности, индивид оказывается во власти коллективизма и сопутствующего массового психического. Он уступает действию социальной или национальной инфляции, и трагедия заключается в том, что при этом он руководствуется той же самой психической установкой, которая когда-то связала его с Церковью.