Структура и динамика психического (сборник)
Шрифт:
427 Но если индивид достаточно независим, чтобы признать фанатичность социального «-изма», ему может угрожать субъективная инфляция, поскольку обычно он не способен увидеть, что религиозные идеи в психологической реальности не покоятся исключительно на традициях и вере, но возникают вместе с архетипами, «тщательное рассмотрение» которых – religere! – конституирует сущность религии. Архетипы непрерывно присутствуют и действуют в психике, и в качестве таковых они не нуждаются в том, чтобы в них верили – достаточно интуитивного понимания их смысла и определенного мудрого благоговения, [74] , не позволяющего упустить из виду их важность. Отточенное опытом сознание знает о катастрофических последствиях, вызванных пренебрежением этим наследственным для индивида, так же как и для общества, приобретением. Точно так же, как архетип является частично духовным фактором, а частично содержит в себе скрытый смысл, внутренне присущий инстинкту, так и дух, как я уже показал125, является двуликим и парадоксальным: он несет в себе огромную мощь, равно как и великую опасность126. Картина выглядит таким образом, что человеку предназначена как бы главная роль в разрешении этой неопределенности. Более того, осуществлять это ему следует при помощи своего сознания, однажды возникшего подобно свету из мрака первозданного мира. Мы нигде не можем подчерпнуть
74
Богобоязненность, суеверный страх (греч.).
428 Из сказанного ясно, что психическое не только нарушает естественный порядок вещей, но если и его равновесие при этом нарушается, то действительно разрушается и его собственное творение. Поэтому тщательное рассмотрение психических факторов важно для сохранения не только индивидуального, но также и общественного баланса; в противном случае разрушительные тенденции легко приобретут верховную власть – как в случае атомной бомбы, этого беспримерного средства психического массового разрушения. Поэтому неверное развитие души с неизбежностью приводит к психическому массовому разрушению.
Современная ситуация настолько зловеща, что возникает подозрение в планировании Творцом нового потопа, который окончательно искоренит расу людей. Но если кто-то вообразит, что здоровая вера в существование архетипов может быть внедрена извне, он подобен человеку, который хочет объявить вне закона войну или атомную бомбу. Такое мероприятие напоминало бы действия одного епископа, который отлучил от церкви майских жуков за их неподобающую плодовитость. Изменение сознания начинается с себя; это продолжительный процесс, целиком зависящий от того, насколько выражена способность психического к развитию. В настоящее время мы уже знаем, что существуют личности, способные развиваться. Мы не знаем, много ли их, точно так же, как мы не знаем, насколько суггестивной силой может обладать расширяемое сознание или какое влияние оно может оказывать на мир в целом. Эффекты такого рода никогда не зависят от разумности той или иной идеи, а в значительно большей мере – от ответа на вопрос (на который можно ответить только ex effectu [75] ): подошло ли время для изменений или нет?
75
Исходя из действия (лат.).
429 Как я уже говорил, психология комплексов оказывается в неравном положении с другими естественными науками из-за того, что ей недостает внешней опоры. Она может только переводить саму себя на свой язык, сама придавая форму своим собственным образам. Чем больше она расширяет область своих исследований, чем более сложными становятся ее объекты, тем сильнее она ощущает отсутствие точки, в которой она отличалась бы от этих объектов. И как только комплексы достигнут этого эмпирического человека, его психология неизбежно сливается с самим психическим процессом. Они не могут более отличаться от этого процесса и, таким образом, превращаются в него. В этом случае психология подстегивает бессознательное в его устремлении к осознанию. Таким образом, психология актуализирует бессознательное стремление к сознанию. В действительности психология – это вхождение психического процесса в сознание, а не, в широком смысле, объяснение этого процесса, поскольку нет предположения, как психическое может быть чем-то другим, кроме самого психического процесса. Психология обрекает себя на исчезновение в качестве науки, и в этом отношении она точно достигает своей научной цели. Каждая другая наука имеет, так сказать, свой внешний вид; с психологией же дело обстоит не так – ее объект находится внутри субъекта всей науки.
430 Поэтому психология неизбежно достигает высшей точки развитии процесса, характерного для психического и состоящего в интеграции бессознательных содержаний в сознание. Это означает, что психическое человеческое существо становится целым, и это оказывает замечательное влияние на эго-сознание, чрезвычайно трудное для описания. Я сомневаюсь в своей способности сделать подходящий доклад об изменениях, происходящих с субъектом под влиянием процесса индивидуации – это относительно редкое событие, происходящее только с теми, кто прошел через изнурительные тяготы, однако для интеграции бессознательного достижение согласия с бессознательными компонентами личности обязательно. Однажды эти бессознательные компоненты становятся осознанными, и этот результат приводит не только к их ассимиляции в уже существующую эголичность, но и к трансформации последней. Главная трудность заключается в описании способа этой трансформации. Говоря в общем, эго – это жесткий и прочный комплекс, который из-за своей связи с сознанием не может с легкостью изменяться и не должен этого делать, так как это может привести к возникновению патологических нарушений. Ближайшую аналогию изменения эго можно обнаружить в области психопатологии, где мы встречаемся не только с невротической диссоциацией, но также и с шизофреническим расщеплением или даже с растворением эго. Здесь же мы также можем наблюдать патологические попытки интеграции – если позволительно такое выражение. Они состоят в более или менее интенсивном внедрении в сознание бессознательных содержаний, в то время как эго не способно ассимилировать эти вторжения. Но если структура эго-комплекса достаточно прочна, чтобы противостоять их атаке без фатального смещения своего основания, тогда может произойти ассимиляция. В рамках этого события происходит изменение как эго, так и бессознательных содержаний. И хотя эго способно сохранить свою структуру, оно вытесняется с центральной, доминирующей позиции и, таким образом, оказывается в роли пассивного наблюдателя, которому недостает силы для утверждения своей воли при любых обстоятельствах – и не столько потому, что оно по какой-либо причине ослаблено, а потому, что определенные соображения требуют от него взять паузу. То есть эго не может не заметить, что влившиеся в сознание бессознательные содержания вдохнули в личность новую жизнь, обогатили ее и создали некую фигуру, которая по своему масштабу и интенсивности затмевает эго. Это ощущение парализует сверхэгоцентричную волю и заставляет эго осознать, что, несмотря на все трудности, лучше умерить свою спесь, чем вовлечься в безнадежную борьбу, в которой ему неизменно достанется «грязный конец дубины». Таким образом, воля как энергия, которой можно распоряжаться, постепенно подчиняется более сильному фактору, а именно, новому целостному облику – я назвал его Самостью. Естественно, в этих обстоятельствах существует величайшее искушение просто следовать силе-инстинкту и прямо идентифицировать эго с Самостью для поддержания иллюзии господства эго. В противном случае эго окажется слишком слабым, чтобы создать необходимое сопротивление наплыву бессознательных содержаний, и вследствие этого ассимилируется бессознательным, которое затемняет и размывает эго-сознание и мешает его идентификации с предсознательной
76
Имеется в виду только что завершившаяся Вторая мировая война. – Прим. ред.
431 Это сравнение должно напомнить читателю, что существуют и не патологические аналоги процесса индивидуации. Они отражены в духовных памятниках и являются положительной иллюстрацией рассматриваемого нами процесса. Прежде всего, я должен упомянуть коаны дзен-буддизма, эти возвышенные парадоксы, которые озаряют, подобно молнии, непостижимые взаимоотношения между эго и Самостью. Святой Иоанн Креститель предложил совершенно иное решение той же самой проблемы в более доступной для западного человека форме в своем рассуждении о «Темной ночи души». Мы же лишь пытаемся обнаружить аналогию между психопатологией, с одной стороны, и восточным и западным мистицизмом, с другой: процесс индивидуации является, с точки зрения психологии, пограничным явлением, и для того, чтобы он стал осознанным, требуются специальные условия. Возможно, это первый шаг на пути развития, на который должен ступить человек будущего – пути, который в настоящее время принял патологическое направление и привел Европу к катастрофе.
432 Любому, кто хорошо знаком с нашей психологией, может показаться излишним тратить время на непрерывные разговоры о постоянно подчеркиваемом различии между становлением сознания и явлением самости (индивидуации). Но я снова и снова отмечаю, что процесс индивидуации совмещен с проникновением эго в сознание и что вследствие этого эго идентифицируется с самостью, что, естественно, вызывает безнадежную концептуальную запутанность. Индивидуация в таком случае приводит лишь к эго-центрированности и аутоэротизму. Однако самость заключает в себе бесконечно больше, чем просто эго, о чем с древнейших времен свидетельствует символизм. Он показывает, насколько любая самость больше, чем эго. Индивидуация не закрывает человека от мира, а помогает ему соединить мир с самим собой.
433 На этом я буду рад подвести свое изложение к концу. Я постарался обрисовать развитие и основные проблемы нашей психологии, выделить квинтэссенцию и передать дух этой науки. Учитывая необыкновенную трудность моей темы, читатель может простить меня за чрезмерные требования к его доброй воле и вниманию. Фундаментальные рассуждения – одна из тех вещей, которые отливают науку в форму, но они редко развлекают.
Дополнение
434 Поскольку различные взгляды, призванные прояснить природу бессознательного, часто ошибочны, я хотел бы рассмотреть более подробно, по крайней мере, два главных предрассудка.
435 Более всего удивляет распространенное предположение, что слово «архетип» означает врожденную идею. Ни одному биологу не может прийти в голову, что каждый индивид постоянно пересматривает заново свой общий тип поведения. Наиболее вероятно, что птица-ткач устраивает свойственное ей гнездо потому, что она птица-ткач, а не кролик. Подобным же образом, вполне очевидно, что человек рождается со специфическим человеческим типом поведения, а не с типом поведения гиппопотама или каким-либо еще. Неотъемлемой чертой характерного поведения является его психическая феноменология, отличная от феноменологии птицы или четвероногого животного. Архетипы – это типичные формы поведения, которые, однажды став сознательными, естественно, предстают в качестве идей и образов, подобно всему, что становится содержимым сознания. Поскольку речь идет о характерных способах поведения человека, неудивительно, что мы можем обнаружить сходные психические формы не только у жителей стран, находящихся в противоположных полушариях, но также и у людей других эпох, о чем свидетельствует археология.
436 Теперь, если мы желаем доказать, что определенная психическая форма – не уникальное, а типичное образование, то это можно сделать, только если мы сами засвидетельствуем – со всей предусмотрительностью, – что наблюдали те же самые проявления у других различных индивидов. Наконец, мы должны выяснить, могут ли схожие или подобные явления встречаться в фольклоре представителей других народов и в текстах, дошедших до нас от прежних столетий и эпох. Мой метод и точка зрения в целом изначально основывались на индивидуальных психических фактах, которые установил не один только я, но также и другие исследователи. Предложенные материалы – фольклористика, мифология или история – служат в первую очередь для демонстрации единообразия психических событий во времени и пространстве. Поскольку смысл и содержание типичных индивидуальных форм крайне важны на практике и их понимание играет значительную роль в каждом индивидуальном случае, мифологема и ее содержание также c неизбежностью будут привлекать общее внимание. Нельзя сказать, что целью нашего исследования является интерпретация мифологем. Но именно в этой связи получил широкое распространение предрассудок, что психология бессознательных процессов – это вид философского моделирования для объяснения мифологем. Это, к сожалению, довольно общее заблуждение, при котором совершенно игнорируется тот факт, что наша точка зрения отталкивается от наблюдаемых явлений, а не от философских спекуляций. Если, например, мы изучаем структуру мандалы – образ, который часто возникает в сновидениях и фантазиях – может возникнуть (и в действительности возникает) опрометчивое возражение, что мы прочитываем в психическом индийскую и китайскую философию. На самом же деле, мы лишь сопоставляем индивидуальные психические проявления с очевидно сходными коллективными явлениями. Анализ восточной философии предоставляет нам сведения об универсальных формах внутреннего опыта, общих для людей всех эпох. Основная проблема критика заключается в отсутствии у него личного опыта в этом вопросе, тем более, что он не обладает состоянием ума ламы, занятого «конструированием» мандалы. Эти два предубеждения делают современную психологию недоступной для некоторых научных умов. Кроме этого, здесь существует много и других препятствий, непреодолимых для разума, поэтому мы воздержимся от их обсуждения.