Структура и динамика психического (сборник)
Шрифт:
673 Уважение к бессознательной душе как к источнику познания никоим образом не является столь наивным, как любит представлять рационалистически настроенный западный человек. Мы склонны считать, что всякое знание в конечном счете всегда приходит извне. Но сегодня мы определенно понимаем, что бессознательное располагает содержаниями, которые могли бы сильно поспособствовать нашему познанию, если бы только они были осознаны. Современные исследования инстинктов животных или, например, насекомых предоставили богатый эмпирический материал, который доказывает, по меньшей мере, то, что если бы человек при известных условиях действовал как некоторое насекомое, то он бы располагал еще более совершенным сознанием. Естественно, никоим образом не было доказано, что насекомые осознают свои навыки, но в том, что эти бессознательные содержания являются психической функцией, здравый человеческий разум может не сомневаться. Точно так же человеческое бессознательное содержит унаследованные жизненные и функциональные паттерны предков, и у каждого ребенка до появления какого бы то ни было сознания уже имеется согласованная психическая функциональная готовность. Эта бессознательная инстинктивная функция постоянно наличествует и действует также и в сознательной жизни взрослого человека. Она содержит в себе все функции сознательной психики и подготавливает их. Бессознательное, подобно сознанию, воспринимает, имеет намерения и предчувствия, ощущает и думает. Мы знаем об этом достаточно из опытов психопатологии и исследований
674 К сожалению или, напротив, к счастью, такой человек постоянно грезит. По крайней мере, как нам представляется, коллективное бессознательное совершенно не осознает своих содержаний, в чем, однако, мы можем быть уверены не более, чем в случае с насекомыми. Кроме того, представляется, что этот коллективный человек не является личностью, но скорее чем-то наподобие бесконечного потока или даже моря образов и форм, которые проникают в сознание во время снов или необычных состояний души.
675 Прямо-таки гротескной выглядит попытка характеризовать эти необъятные системы опыта бессознательной психики как иллюзии. Наше видимое и осязаемое тело само является полностью сходной системой опыта, которая явным образом несет на себе следы древнейшего развития и, несомненно, является целесообразно функционирующим целым, иначе мы бы просто не могли существовать. Никому бы не пришло на ум считать бессмыслицей сравнительную анатомию или физиологию, и точно также исследование коллективного бессознательного или уважительное отношение к нему вполне может рассматриваться как источник познания, но не иллюзия.
676 Духовное, увиденное с нашей, ориентированной на внешнюю сторону позиции, предстает как отражение внешних процессов, не только вызываемое, но и порождаемое ими. Нам тут же представляется, что бессознательное можно было бы объяснить исключительно внешними причинами или сознанием. Как вы знаете, фрейдовская психология именно это и сделала. Однако такая попытка могла бы иметь реальный успех только в том случае, если бы бессознательное действительно было чем-то, что образуется в первую очередь через индивидуальное бытие или сознание. Однако бессознательное всегда уже есть заранее, так как оно является состоянием функциональной готовности, унаследованным со времен глубочайшей древности. Сознание есть запоздалый потомок бессознательной души. Наверное, было бы абсурдным объяснять жизнь предка жизнью его дальнего потомка, поэтому, по моему мнению, очень неудачной является идея рассматривать бессознательное как причинно зависимое от сознания. Учитывая все вышесказанное, скорее обратное объяснение является верным.
677 Это соответствует представлению древней психологии, которая, зная о неслыханных богатствах сумрачного опыта, скрытого под покровом сиюминутного индивидуального сознания, всегда рассматривала отдельную душу исключительно в ее зависимости от мировой духовной системы. Она не просто выдвигала подобную гипотезу, ей было вне всяких сомнений очевидно, что эта система являлась сущностью, обладающей волей и сознанием, или даже личностью; эту сущность она называла богом, высшим проявлением любой реальности. Для нее Бог был реальной сущностью, первопричиной, которая единственно могла послужить объяснением существования души. Эта гипотеза психологически оправдана, так как нельзя считать неправомочным утверждение о божественности почти бессмертной сущности с почти бесконечным опытом (особенно в сравнении с человеком).
678 Выше я уже говорил о проблемах психологической теории, которая в качестве объяснительной основы опирается не на физическое начало, но на духовный мир, перводвигателем которого является не материя с ее свойствами и не какое-то энергетическое состояние, но Бог. Здесь мы оказываемся во власти искушения назвать, ссылаясь на современную натурфилософию, Богом энергию или elan vital [96] и тем самым слить воедино дух и природу. До тех пор пока такого рода манипуляции не выходят за пределы туманных границ спекулятивной философии, они не опасны. Если же мы захотим действовать в приземленной сфере научного опыта, то вскоре запутаемся в неясностях, так как в нашем случае речь идет об объяснениях, важных с практической точки зрения. Дело в том, что мы занимаемся не чисто академической психологией, суждения которой не имеют сиюминутной значимости, но практической психологией, ориентированной на конкретный результат. Здесь подходят только объяснения, подкрепляемые практическими результатами. На поле битвы практической психотерапии мы зависим от реальных результатов, и, следовательно, любая наша теория может затронуть пациента или даже навредиь ему. Здесь мы подступаем к проблеме, стоящей зачастую как вопрос жизни и смерти: что выбрать в качестве основы объяснения: природу или дух? Мы не должны забывать о том, что, с естественнонаучной точки зрения все, чем является дух, представляет собой иллюзию и что, в свою очередь, дух зачастую вынужден отрицать и преодолевать то, что является назойливым физическим фактом, чтобы иметь возможность вести собственное существование. Если бы я признавал только натуралистические ценности, то, пользуясь своей физической гипотезой, я бы обесценивал, затруднял или даже нарушал духовное развитие своих пациентов. Наоборот, если бы я прибегал исключительно или по большей части к духовному объяснению, то я бы недооценил и природного человека, исказил его физическое бытие. Такая ошибка в психотерапевтическом лечении может быть чревата самоубийствами. Является ли энергия Богом или Бог энергией, меня беспокоит мало, так как этого я знать просто не могу. Но то, каким должно быть психологическое объяснение, я знать должен.
96
Жизненный порыв (франц.).
679 Современная психология не решается окончательно выбрать ни одну
680 Пытаясь решить эту проблему, я размышлял следующим образом. Конфликт между природой и духом есть отражение парадоксальности душевной сущности: она обладает как физическим, так и духовным аспектом, что кажется противоречием, так как ввиду этого сущность душевного остается для нас до конца не понятной. Всегда, когда человеческий разум желает сформировать мнение о том, чего он до конца не понимает и не может понять, он должен, если он честен, допустить противоречие, разум должен принять предмет своего непонимания в его противоречивости, чтобы хоть в какой-то степени получить возможность его понять. Конфликт между физическим и духовным аспектами доказывает только то, что психическое в конечном счете есть неподдающееся пониманию нечто. Оно есть именно то, что дано нам в непосредственном опыте. Все, что я испытываю, есть психика. Даже физическая боль – это психическое отражение того, что я испытываю; все мои чувственные восприятия, навязывающие мне пространственный мир вещей, являются психическими образами, из которых только и состоит мой непосредственный опыт, ведь только ими располагает мое сознание. В самом деле, моя психика настолько меняет и фальсифицирует действительность, что я нуждаюсь в искусственных вспомогательных средствах, чтобы иметь возможность понимать, чем являются вещи вне меня: например, определять, что звук является колебанием воздуха определенной частоты, а цвет – волной света определенной длины. Мы настолько окутаны психическими образами, что вообще не можем пробраться к сущности внешних по отношению к нам вещей. Все, что мы так или иначе познаем, состоит из психической материи. Психика является наиреальнейшей сущностью, так как лишь она представляет собой нечто непосредственное. К этой реальности, то есть к реальности психического, может апеллировать психология.
681 Если попытаться глубже проникнуть в это понятие, то можно, на наш взгляд, увидеть, что некоторые психические содержания или образы проистекают из так называемого физического окружения, к которому принадлежит наше тело. Другие же происходят из так называемого духовного источника, не имеющего видимого отношения к миру физических вещей, но от этого эти другие содержания не становятся нисколько менее реальными. Вне зависимости от того, представляю ли я себе тот автомобиль, который хочу купить, или нынешнее состояние души моего покойного отца, вне зависимости от того, является ли то, что меня беспокоит, фактом внешней реальности или просто мыслью – для психического все это одинаково значимо. Одно относится к миру физических вещей, а другое – к миру духовных – вот и все различие. Если приберечь понятие «реальность» для обозначения психики, что поистине будет наилучшим вариантом, это положит конец конфликту между природой и духом как двумя объяснительными основами. Они превратятся всего лишь в источники происхождения психических содержаний, толпящихся в моем сознании. Когда меня обжигает пламя, я не сомневаюсь в его реальности. Когда же я испытываю страх, что мне может явиться призрак, я ищу защиты в мыслях о том, что это просто иллюзия. Но так же, как огонь является психическим образом некоего вещественного процесса, природа которого по-прежнему остается неизвестной, так и мой страх призрака является психическим образом духовного происхождения, столь же реальным, что и огонь, так как он вызывает во мне реальный страх, так же, как огонь причиняет мне реальную боль. К какому духовному процессу в конечном счете сводится страх призрака, мне столь же неизвестно, как и природа материи. И так же, как мне никогда не приходило в голову объяснять природу огня иначе, чем через химические или физические понятия, мне не остается ничего иного, кроме как понимать мой страх призрака исходя из духовных процессов.
682 Тот факт, что непосредственный опыт может быть только психическим и что непосредственная реальность поэтому может быть только психической, объясняет, почему для первобытного человека духи и магические воздействия являлись столь же овеществленными, что и физические происшествия. Первобытный человек еще не разделил свой первоначальный опыт на противоречивые составляющие. В его мире дух и материя пронизывают друг друга, а боги еще бродят по лесам и полям. Он пока подобен ребенку, лишь наполовину рожденному, еще мечтательно запертому в своей душе, в мире, каким он является на самом деле, еще не искаженном потугами познания обособленного разума. После распада первобытного мира на «дух» и «природу» Запад ухватился за «природу», в которую в силу своего темперамента верил и в которой запутывался все больше по мере своих болезненных и отчаянных попыток одухотворения. Восток же, напротив, избрал дух, объясняя материю как Майю [97] , влача свое существование в азиатской грязи и нищете. Но нам дана лишь одна Земля и одно человечество, которое не может быть разорвано на две половины – Восток и Запад. Психическая реальность все еще существует в своем первоначальном единстве и ожидает прогресса человеческого сознания, обретения свободы от веры в одно и отрицания другого к признанию обеих составляющих как конструктивных элементов единой души.
97
Майя (колдовские чары, наваждение) – в индуизме материальный мир трактовался как иллюзия, или Майя. – Прим. ред.
683 Идея психической реальности, если бы только она была признана, могла бы стать самым существенным достижением современной психологии. Мне представляется, что всеобщее признание этой идеи – лишь вопрос времени. Она должна быть принята, так как только это даст возможность отдать должное разнообразным душевным явлениям в их самобытности. Без этой идеи наши объяснения неизбежно будут грубым насилием над доброй половиной психического. Эта идея даст нам возможность воспринимать без предубеждения те стороны души, которые выражаются в суевериях и мифологии, в религиях и философии. Этот аспект души поистине не следует недооценивать. Рассудок может довольствоваться чувственно очевидной истиной, но последняя бесполезна в вопросах смысла человеческой жизни и природы наших чувств. При этом наши чувства зачастую являются решающим фактором при решении вопросов добра и зла. Когда же эта сила не спешит на помощь нашему рассудку, то чаще всего он оказывается бессильным. Избавили ли нас рассудок и добрые намерения от, например, мировой войны или какой-то иной катастрофической бессмыслицы? Возникают ли великие духовные и социальные перевороты, такие, например, как переход от античного мира к средневековому или взрывное распространение исламской культуры, рассудочным путем?