Студент 2
Шрифт:
— Лариса Юрьевна, — сказал я с чувством. — Что это все значит?..
— Объясню, — сказала она, присаживаясь. Взглянула на меня. Я вмиг смекнул. Раскупорил бутылку, галантно разлил коньяк по рюмкам, попутно ощутив благородно-рыцарский запах этого напитка.
Она сделала заметное усилие, шагнула через душевный барьер:
— Василий! Вот ты сказал: отдушина. Это настолько меткое попадание… Точнее не бывает. Мне именно нужна отдушина. Вот просто говорить и говорить! Выговориться. Я… я настолько одинокий человек, что ты представить себе не можешь…
И запрокинула рюмку. Медленно, с напряженным лицом выдохнула, взяла яблочную дольку, чуть погрызла ее.
— Ты не думай, — сказала она. — Я вообще-то не пью…
— Я так и понял, — кивнул я, — по вашему виду…
— По твоему, — твердо сказала она. — Давай по-дружески!
— Давай.
— Так вот. Примерно раз в сезон я позволяю себе выпить. Разрядиться. Не бойся, не упиваюсь до безобразия. Так, чтобы предохранительный клапан сорвало. Иногда реву в подушку. И никто о том не знает! Ни одна живая душа. То есть, до этой минуты не знала.
Я хмыкнул:
— Ну, тогда и я чуть-чуть себе позволю.
Она кивнула, и я налил ей чуть-чуть меньше полной. Взял свою:
— Четыре раза в год, значит…
— Да. Весна, лето, осень, зима.
Я с удовольствием опустошил рюмку и позволил себе легкую подколку:
— А сейчас — лето или осень?
— Считай, что осень, — спокойно ответила она. — Последний раз это было в июне. Теперь до зимы не прикоснусь.
И бахнула вторую дозу.
Тут, видимо, клапан начало срывать, поскольку красотку понесло. Она закинула одну голую загорелую ногу на другую, пустилась горячо болтать с пятого на десятое — о сложных взаимоотношениях с коллегами, что ей завидуют, за глаза чихвостят всяко, почему-то упорно считают распутной разведенкой, которую муж выгнал из дому за б…ство, и никто знать не хочет, что она вдова морского офицера…
— Понимаешь?! Мне-то на них всех наплевать, конечно, но ведь одна! Одна на всем белом свете, ни единой родной души!..
Голос задрожал, в глазах блеснули слезы, но она справилась. Сглотнула, с силой поморгала. Уже на спрашивая меня, схватила бутылку, но налила аккуратно, немногим больше половины. Выпила. Подняла голову, глядя мне прямо в глаза.
Я смотрел, не отводя взор. И сказал негромко:
— Лариса! Можно вопрос?
Глава 19
Она помолчала. Потом сказала твердо:
— Тебе можно все.
Интонация ответа не оставляла ни малейших сомнений в том, что она имеет в виду под словом «все». И она не отводила взгляда, ставшего уже заметно хмельным.
— Хорошо, — сказал я очень многозначительно. — Тогда заранее прошу прощения…
И я потянулся к бутылке, налил себе пол-рюмки, выпил. Лариса терпеливо ждала. Выпивать не стала.
— Прошу прощения, если вопрос покажется бестактным.
Она слегка сощурилась, и я прочел это так: валяй! Посмотрим, мол, бестактно или нет. Но промолчала.
—
Произнося это, я ожидал какой угодно реакции, но Лариса Юрьевна оправдала свою репутацию в моих глазах. Я успел понять, что она человек здравомыслящий, умеющий держать под контролем свою горячую страстную натуру и выплескивать ее ровно тогда, когда ей нужно.
— Я не знаю, что говорят, — спокойно молвила она. — А что правда — я и он находимся в интимных отношениях. Да. Одинокая женщина и женатый мужчина.
— Тебе зачем это надо? — мгновенно спросил я.
Взгляд Ларисы затуманился, она налила себе тоже половинку…
Последовал довольно плетеный, с оговорками рассказ о том, как она повелась на заходы и подходы лукавого профессора, неплохо владеющего не особо-то и тонкими, но эффективными приемами обольщения. Клюнула. Ну, а потом…
Она пожала плечами:
— Есть простые вещи, которые сложно объяснить. Назвать это романом? Нет. Чувствами? Нет. И даже время как-то стерлось в памяти. Ну, один раз. Ну, другой. А потом привычка. А потом…
Тут ей понадобилось преодолеть еще один душевный рубеж. В ход пошла рюмка. Но уж отдушина так отдушина. Говорить так говорить.
Рассказчице пришлось признать, что со временем она втянулась. Визиты возрастного любовника стали не просто рутиной. Она стала ждать их… и в какой-то миг ощутила, что уже не может без них.
— Он как змей-искуситель, понимаешь?! — лицо разгорелось, глаза сверкали. Вообще казалось, что от нее идет жар. И видимо, ей уже незачем было думать, понимает ли семнадцатилетний парень, что такое «змей-искуситель». Ее несло. Барьеры рухнули. Следующее откровение далось легко, хотя оно было совсем убойным. Шок-контент, как говорят сейчас.
Лариса призналась, что секс с профессором у них был не обычным. Он по-настоящему активировался, входил в безумный раж, испытывал полноценный оргазм только в причудливой ролевой игре…
Я почему-то мгновенно вспомнил злые слова Козлова о Беззубцеве, услышанные мною чуть ли не в первую минуту знакомства с завскладом: а его, старую гниду надо… того, изнасиловать в неестественной форме. Мысль обожгла: да неужели?! Как говорится, сам того не зная, Савельич распахнул полог истины! Вдобавок ко всему, ученый муж еще и педераст?..
Нет. Оказалось еще интереснее.
Лариса поведала, что их порно-карнавал с Беззубцевым зиждился на садо-мазохизме, причем доктор наук, самоуверенный интеллектуал, лощено-импозантный джентльмен терял этот спесивый облик, полностью отдаваясь низменным игрищам в роли сабмиссива, «нижнего»…
Тут она прервалась. Брови сдвинулись:
— Извини, а ты понимаешь, о чем речь?..
— Конечно, — спокойно сказал я, и наполнив обе рюмки, четко разъяснил, что такое садомазохизм.
Не знаю, протрезвела Лариса или нет, но смотрела она на меня серьезно, пристально, и даже как-то с подозрением.