Студент
Шрифт:
Грешным делом, я заинтересовался. Повернись!.. — мысленно приказал ей. Нет! Не приказал. Попросил.
Трясучий эстет справился, наконец, со своей мелочевкой. Получив билет, он чуть прихрамывая, устремился к входу в зал.
Еще и хромой. Двадцать два несчастья, как Чехов писал.
Барышня достала из сумочки новенькую десятирублевку:
— Один билет, пожалуйста.
Голос — не хрустальное очарование, прямо скажем. Почему-то я ожидал такого. Но нет. Голос как голос. Вежливый, глуховатый. Приятный, впрочем. В меру.
— Девушка, вы чего вообще-то думаете?.. —
— Но у меня других нет, — спокойно возразила незнакомка. — Вообще нет, только одна вот эта десятка. Больше нет.
— Ну а мне теперь что делать?!
— Я сделаю, — сказал я.
Девушка обернулась. Наконец-то я увидел ее лицо.
И впечатления примерно те же, что от голоса. Ничего особенного… но все же что-то есть.
— Сделаете?.. — переспросила она.
— Конечно, — я вынул свои деньги. Перебрал, протянул ей пятерку, трешку и два целковых. Один бумажный и один металлический.
— Спасибо, — сказала она ровно и приветливо.
Нет, точно, что-то в ее лице есть. Необъяснимое. Глаза, нос, губы — по отдельности все самое рядовое. А в сумме… аура какая-то, от такой мужские сердца тают. Сказка.
Я-то, конечно, таять не стал. Слава Богу, у меня все под контролем. Но познакомиться… А почему бы нет?
Она протянула кассирше железный рубль:
— Мне, пожалуйста, где-нибудь в середине зала.
— И мне рядом! — громко сказал я. — Вы ведь не будете возражать?
Последнюю фразу я произнес с изысканной вежливостью.
— Нет, — ответила она с легкой улыбкой.
Кассирша, бубня нечто оставшееся неведомым миру, передала девушке сдачу.
У меня мелочь была, я расплатился двугривенным без сдачи. Девушка отшагнула от кассы, но приостановилась, как бы ожидая меня. Что не могло не порадовать.
Я решил продолжить роль светского денди:
— Ну что ж, прошу! Кстати, предлагаю познакомиться. Надеюсь, вы и в этом случае возражать не будете?
— Не стану, — она негромко засмеялась.
Нет, правда идут от нее некие волшебные флюиды!..
— Меня зовут Василий, — представился я, самую малость рисуясь. — А вас?
— А у меня несколько имен, — был ответ.
Глава 24
Ух ты! Ну ничего себе заявочка.
Я постарался выразить лицом учтивый сдержанный интерес:
— Вот как? А если поподробнее?
Тут резко загремел звонок, приглашая зрителей в зал. Девушка извинительно вскинула брови:
— Подробней не успеваю.
— Тогда, может, объясните после сеанса? — нахально вцепился я, смягчая дерзость фразы извинительной интонацией.
Она секунду помолчала. Пожала плечами:
— Если вам это интересно.
— Конечно! — с жаром воскликнул я. — Это очень интересно!
— Да?.. Ну, договорились. Пойдемте смотреть фильм, это тоже интересно.
Звучало все доброжелательно, но с такой тончайшей прожилкой иронии, что кто-то мог ее угадать, кто-то нет. Я уловил. И любопытство разжигалось все сильней. Занятная особа! Грех будет не познакомиться
— Идем… те, — шутливо подхватил я.
В маленьком зале царила приятная прохлада и пахло как-то… шут его знает, не противно, но и приятным этот запах не назовешь. Как-то подвально-сыровато, так часто бывает в старых домах с толстенными каменными стенами. Зал был оборудован дешевыми откидными креслицами примерно на 70–80 посадочных мест. Присутствовало же человек десять-двенадцать, из которых мужчин было всего трое. Это, пардон, если считать за мужчину дальнозоркого очкарика, одиноко торчавшего на заднем ряду… Второй был спутником некоей утонченной дамы лет сорока. Ее вот как-то сразу было видно: такая ухоженная, необыкновенно чистенькая, со вкусом одетая брюнетка. Не красавица, но фактурная, и благодаря умело созданному шарму на нее было приятно смотреть.
Она мгновенно напомнила мне кадровичку Ларису Юрьевну. Нет, не похожа. От слова «совсем». Но абсолютно та же масть. Ведьма, говоря грубо. Та, кто знает, как приклеить к себе мужика.
Это видно было по мужчине рядом с ней, который явно помоложе. Он был отчаянно влюблен. Я это понял сразу безошибочно. И вроде бы старался он держать себя с достоинством… а все равно видать, что подкаблучник, тряпка под ногами своей королевы. И на просмотр артхауса пришла, конечно, она, а он так, шлейфом.
Остальные являли собой малоразличимые типажи «синего чулка»: бесцветные, никакие, без возраста существа. Унылые «учителки» и «библиотекарши». Большинство из них расселось в первых рядах.
Погас свет, возникли титры на фоне картин старинных итальянских мастеров. Хуциевский неореализм потек на нас с экрана.
Не в первый раз я видел эти черно-белые кадры, а все равно на душе посветлело. Старая добрая Москва, канувшая в Лету. Другая уличная суета, другие лица. Другой мир! Молодая женщина, стремительно идущая сквозь толпу, сквозь шум мегаполиса, словно вечность, идущая сквозь время… свист, гул радиоэфира, переклички мелодий, прерывистый спортивный репортаж, до боли знакомый голос Николая Озерова — голос минувшей эпохи. Все это с точностью до дня устанавливает время: 19 июля 1966 года, чемпионат мира по футболу в Англии, матч Португалия-Бразилия. Ливерпуль. Поражение действующих чемпионов мира бразильцев, превратившее их выступление на том турнире в катастрофу.
Но Бог, конечно, с ними, с бразильцами. Да и с португальцами тоже. Главное — та наша советская жизнь, живой портрет эпохи. Собственно, даже действия, скучноватые разговоры героев, включая философские сентенции, не очень важны. Магия фильма в том и есть, чтобы в непрочных черточках эпохи, исчезающих быстро и бесследно, поймать нечто самое главное, вечное, никогда не исчезающее, наполнявшее мир в любую секунду, ну, хотя бы начиная с позднего палеолита…
Когда экран погас, а лампы в зале вспыхнули, я украдкой покосился на юную соседку. Лицо ее было абсолютно невозмутимо, как-то не по возрасту. И мне на миг почудилось, что она, точь-в-точь как та девушка в призрачной реальности кинофильма, не подчинена силе времени, так безмятежно плывет сквозь него.