Студент
Шрифт:
Какая чушь! — с досадой мысленно воскликнул я, но интерес к загадочной особе усилился.
— Ну что? — я улыбнулся. — У нас остался незаконченный разговор? Кстати, вы где живете? Позволите вас проводить?
— Если не лень, и времени не жаль… А я живу совсем недалеко. Через пару кварталов.
— А еще у вас несколько имен! Я не забыл. Объясните, пожалуйста.
Мы уже шли по улице. Точнее, по замкнутому старинному двору, куда был устроен выход из кинозала. Заметно повечерело. Подступали сумерки.
Она тоже усмехнулась.
— Если
— Хотя в детстве дразнили лисой Алисой.
— Точно! Но нет, это мой папа… он был в восторге от сказок Кэрролла. И когда родилась я… Многим это показалось странным, но отговорить его не смогли.
Так. Очень любопытно. И кто же у нас папа?.. Это я к тому, что какие колеса должны быть в башке, чтобы дочь назвать не просто, а по мотивам, да еще таких странных, мягко говоря, книжек!
Конечно, вслух я это не сказал. Однако, цепкий взгляд бросил. Н-ну, у такого папы, наверное, и должна быть столь необычная дочь…
Я смог умело ее разговорить. Узнал, что папа художник. Пейзажист. Сертифицированный, как сказали бы сейчас. Член Союза художников СССР, что дает право жить вольно, только за счет продажи картин. Правда, на пейзажах не проживешь, зубы на полку положишь. Поэтому он работает в основном оформителем: делает мозаику, огромные настенные панно из цветного стекла. В те годы было очень модно украшать фасады разных общественных зданий такими вот идейными картинами из яркого блестящего материала. Дворцы культуры, учебные заведения, научные учреждения… Заказов хватает, папу ценят, не бедствует.
— А вы не собираетесь по его стопам? — живо спросил я.
— Пока не знаю.
Выяснилось, что она моя ровесница. В июне получила аттестат… но поступать никуда не стала.
— Не определилась с будущим, — призналась она. — А поступать ради студенческого билета… это не мое.
— Резонно, — поспешил согласиться я. — А что у нас все-таки с другими именами?
— Да все из-за лисы, — она негромко рассмеялась, и вот смех у нее был чудесный, проникающий в душу. — Друзья во дворе до того додразнили, что не хотелось, чтобы в школе так же было. И первого сентября я одноклассникам сказала, что меня зовут Лиза. Да так и прикипело! Потом, конечно, все открылось, но в классе меня все и звали Лизой. Все десять лет. Да и сейчас зовут. Класс у нас очень дружный. Договорились не расставаться.
Я промолчал, поскольку вспомнил, как в той жизни мы, одноклассники, тоже клялись в вечной дружбе, и на выпускном пили разрешенное шампанское в актовом зале, и запрещенный коньяк, запершись в мужском туалете, и казалось, что впереди у нас вечное солнце, вечное лето, вечное счастье…
— … а вы о себе? Что у вас с именами?
— С именем, — вздохнув, поправил я. — Здесь все в порядке. Имя одно, как полагается. И значит оно: «царь».
— Василий, — не удивилась она.
— Так точно.
— Очень приятно.
— Мне тоже. Если позволите, я буду звать вас Алисой. Мне так больше нравится.
— Позволяю.
Шли
— Тут церковь была раньше, — объяснила Алиса. — Даже собор. Снесли, естественно. В тридцать втором году. А вот мой дом!
Она показала рукой.
— Ага, — сказал я с подъемом.
Дом желто-белой раскраски, явно довоенной постройки, странноватого стиля. Пять этажей. От конструктивизма вроде бы малость отошел, но к ампиру не пришел. Окна и балкончики казались маленькими на фоне массивных стен. Пятый этаж явно надстроен позже. По сравнению с цельной, законченной картиной первых четырех он выглядел на редкость несуразно, как некий хлипкий чердак, готовый рассыпаться, если его посильнее толкнуть.
Я сказал Алисе об этом.
— Верно, — подтвердила она. — Его уже после войны сделали. Там и конструкция другая. Такой длинный сквозной коридор, в него из всех подъездов попасть можно. Жилплощадь расширяли для артистов.
И она поведала историю, характерную для советской эпохи.
В областных центрах до войны многоквартирные дома с коммунальными удобствами были единичными, запредельно престижными и потому «именными»: Дом НКВД, Дом инженеров и ученых, Дом старых большевиков. Дом, в котором всю свою жизнь прожила Алиса, назывался прежде Дом работников искусств. Да и сейчас нет-нет, да назовут так по старинке. Построен он в 1938 году, заселен художниками, музыкантами, артистами… Вскоре после войны в городе открыли аж два новых театра: ТЮЗ и Музкомедии, вот тогда-то и надстроили пятый этаж, решая квартирный вопрос. Решение спорное, да теперь уж не изменишь.
Мы остановились у подъезда, вернее, даже парадного, выходящего на улицу, а не во двор.
Алиса без церемоний протянула руку:
— До свидания. Очень приятно было познакомиться. Это не дань вежливости, говорю как есть.
— Не буду тратить время на комплименты, отвечу так же, — витиевато отозвался я. — Предлагаю продолжить знакомство. Что скажете?
— Я не против, — просто сказала она. — Давайте в следующее воскресенье? Через неделю.
Несколько удивившись этому, я не подал вида.
— Давайте!
Договорились. Время и место: в два часа пополудни вот в этом самом сквере на месте бывшего собора.
На том она вошла в подъезд, а я, вполне довольный, побрел в сторону трамвайной линии, чей звон и шум раздавались невдалеке. Шел по звуку, вскоре дошел, и тут мелко повезло: через минуту подкатил тот самый номер, про который говорил краевед. На нем я нескоро, но надежно догромыхал до Политеха, в дороге мысленно оправдываясь перед тенью Лены тем, что с Алисой у меня ничего такого, просто встретимся, погуляем, поболтаем…