Стукачи

Нетесова Эльмира Анатольевна

Их с Анадыря сюда сгоняют. Всех. Там, в зоне, эпидемия. Говорят, тиф. Косит мужиков пачками.

— Они и к нам заразу завезут, — охнул кто-то.

Не-е-ет. Эта зараза на третий день убивает. Кто три дня пережил, тот выживет. Да и к нам они добираются лишь на восьмой день, когда уже все позади.

— Но ведь перезаразят наших.

— Чего ты трясешься? Их в барак политических всунут. К нам — в фартовый — никого! Усек? Так что кипеж не подымай.

Димке стало неуютно, холодно от услышанного.

«Тифозных

в зону хотят всунуть? Ну и дела! Сколько же зэков копыта откинут, заразившись? Выходит, мне крупней всех повезло, что вовремя смоюсь?»

— Ты хлябальник захлопни, ботаю тебе, и политическим ни звука. К ним — этих воткнут. Нам же кайф. В зоне мусоров поубавится, охраны. И нам лафово дышать станет.

— Когда этап прихиляет?

— Утром должен нарисоваться…

Димка всю ночь ворочался на койке. Едва начинал дремать, виделись кошмары. Люди, измученные болезнями и голодом, едва держась на ногах, шли в зону гуськом..

А утром, едва забрезжил серый рассвет, охрана открыла охрипшие от сырости и холода ворота. В них въехали крытые брезентом машины.

Шилов стоял у окна. Наблюдал.

Вот брезент машины откинули охранники, послышалась команда:

— Выходи!

Из кузова, тяжело перевалившись через борт, сползали на землю люди.

Бледно-зеленые, желтые лица их были измождены голодом и болезнями. В глазах страдание и усталость стыли. Они даже не оглядывались по сторонам. Держались за машину, друг за друга, чтобы не упасть.

Худые до прозрачности, они дрожали на ветру иссохшими листьями, беспомощно озирались на охрану, втягивая головы в плечи от окриков и команд.

Казалось, у них не было возраста. Все — на одно лицо. Все морщинистые, стриженые. И даже выражение страдания было одинаковым, как штампованная маска.

— Стройся! — послышалась команда начальника охраны. И новые зэки послушными, немыми муравьями поползли в строй.

Вот кто-то не удержался. Упал. Сам встать не может. Ему хотели помочь свои. Но не смогли поднять. Упали сами.

— Живей! — кричала охрана.

Зэки в суете падали, спотыкались. Им не помогали встать.

— Шевелись!

Новый этап кое-как сбился в серый, жалкий строй, длинный, как горе.

Начальник зоны вышел сам, решил взглянуть на пополнение и сморщился.

Но, пересилив себя, начал свою обычную речь, какою встречал всех новичков. Он говорил долго. О правилах и порядках, о традициях и требованиях.

Зэки слушали. Казалось, они боялись громко дышать, чтобы, не приведи бог, не вздумали их отправить обратно.

— Мать твоя — сука облезлая! Да это же сущие жмуры! Ни одного фартового! Сплошь фрайера!

— Ну и дела. В гроб файней кладут! Ну и зэки! — услышал Шилов голоса фартовых.

А начальник зоны все говорил. Он заранее грозил упрятать в шизо до конца жизни любого нарушителя. Оставить

без баланды и кипятка «сачков». Лишить писем и посылок тех, кто не будет выполнять норму выработки.

Он еще долго грозился бы, если б в это время из строя не упал мужик.

Он сунулся лицом в утоптанную землю и затих не шевелясь, словно боясь нарушить распорядок приема нового этапа.

— Это еще что такое? — возмутился начальник, увидев упавшего, и закричал — Симулянт! Встать!

Но человек не шевелился. Никто из зэков не решался ему помочь, чтобы не навлечь на себя гнев.

— Встать! Кому приказываю! — подошел к упавшему начальник зоны. Но тот не шевелился.

— Поднять его и в шизо! — бросил через плечо охране раздосадованный неповиновением новичка.

Охрана кинулась к упавшему. Повернула его на спину и отпрянула:

— Готов он…

— Куда готов? — не понял начальник.

— Умер, — уточнил молодой охранник и отвел глаза в сторону.

— Только этого мне не хватало! Убрать его! — распорядился торопливо. И поспешил уйти подальше от новичков.

Их вскоре повели в барак к политическим.

Димке стало нехорошо от увиденного.

Старый дедок, похожий на подростка, еле волоча ноги, с трудом успевал за теми, с кем приехал. Обеими руками придерживал сползающие с костей брюки и спотыкался на каждом шагу.

— Шустрей! Шевелись! — слышались команды, сыпавшиеся на головы зэков, как пули из автоматов.

Вот еще мужик свалился. Его с трудом поставили на ноги, чтоб не злить охрану, потащили обессилевшего за собой. Скорее, подальше от брани и насмешек, от грубости и угроз… Куда-нибудь, где можно спрятать душу…

Димка лег в постель. Чтобы отвлечься от увиденного, он начал считать время, какое он затратит на дорогу домой. Выходило, не меньше двух недель.

«Многовато, — вздыхает мужик. И подсчитывает, сколько денег изведет на харчи. Этих расходов не миновать, как ни старайся. — Но надо уложиться в сотню. Никак не больше. Ведь и подарки надо купить своим. Без них нельзя. А сколько мне начислили за все время? — пытается вспомнить, сколько зарабатывал, сколько вычитали за питание и спецовку, сколько брал на ларек. Но все не упомнить. А записей не вел. — Теперь и надуть могут», — ворочается Шилов.

— Эй, мужики, подсобите! — слышится голос за дверью. И в распахнувшуюся настежь дверь двое охранников внесли за руки и ноги какого-то мужика, видно, из только что прибывших.

— Тифозник? — вскочили фартовые в ужасе с постелей.

— Этого хмыря уже миновало лихо. Ишь, глаза еще моргают! — указал охранник и добавил, словно оправдываясь: — Начальник велел его сюда приволочь. Чтоб одыбался…

— Волоки обратно гниду! Не то мы его тут размажем вчистую! Не хватало нам откинуть копыта из-за него под самый звонок!