Ступени любви
Шрифт:
Для друзей Амадео тоже устроил застолье — в замке, в покоях графа. Он не особо удивил старых приятелей неожиданным сообщением о женитьбе, лишь заметил, как побледнело лицо Феличиано, да погрустнели Северино с Энрико. На сей раз пили совсем мало, но желали другу счастья. К вечеру этого дня новость через Северино и Энрико разнеслась по замку. Синьора Пассано пожелала молодым господам счастья, ибо молодая жена мессира Лангирано была её любимицей. «Удивительно толковая девочка», говорила о ней Катарина, «и мужа хорошо выбрала, и свекровь у неё прекрасная будет». Челядь тоже радовалась, видя в свадьбе Амадео повод повеселиться, ведь им выкатили бочонок вина и зажарили нескольких баранов, а так как мессир Лангирано не
Кроме мессира Сордиано.
Для Пьетро известие о бракосочетании Делии ди Романо было нежданным и страшным ударом. Несмотря на сказанное ею в присутствии Бьянки, Сордиано не верил, что она так уж равнодушна к нему, как говорит. Делия просто не хотела ссоры с глупой Бьянкой, вот и сказала эти резкие слова. Он пытался найти возможность объясниться с ней, но синьорина почти нигде не бывала одна, появляясь повсюду то с братом-епископом, то с подругой Чечилией, тем лишая его возможности подойти. В последние дни, он видел это, она была очень печальна, огорчена чем-то чуть ли не до слёз, и вот вдруг…
Мессира Амадео Лангирано Пьетро неоднократно видел вместе с молодым графом и его друзьями, отмечал его приятную внешность и красивую осанку, на его вопрос, кто он, мессир Меньи, начальник охраны, восторженно ответил, что это старый друг дона Феличиано, они вместе выросли, а сегодня мессир Лангирано — профессор в Парме, большой учёный, светило науки.
И вот — этот друг графа получил его Делию! Первой мыслью Пьетро Сордиано было неверие, вторым помыслом пришла уверенность, что епископ отдал другу сестру без её воли, насильно. Ведь Раймондо ди Романо говорил, что она предназначена в жены одному из его друзей, вот и заставил сестру выйти замуж за этого учёного. Но уверенность его поколебалась, когда он, разузнав, где дом Лангирано, в свободный от дежурства час прибежал на названную ему улицу. Ему посчастливилось увидеть ее с площадки на городской колокольне: она вместе с женщиной средних лет сидела во дворе и угощала какого-то пожилого мужчину виноградом. Несчастной Делия не казалась, напротив, была явно весела, смеялась и порхала по двору, явно чувствуя себя как дома. Спотыкаясь и пошатываясь, Пьетро вернулся в замок, осушил предложенный ему Микеле Реджи кубок за здоровье молодых, после чего забрался на чердак, несколько часов плакал пьяными слезами, а после заснул.
Совсем иначе восприняла известие Бьянка, узнавшая всё от брата. Глаза её загорелись восторгом. Что она говорила! Теперь-то Пьетро всё поймёт и вернётся! На миг синьорина задумалась. Её не очень-то удивил выбор Делии ди Романо. Эта заумная девица часами от книг глаз не отрывала. Вот и нашла учёного муженька, себе под стать. Бьянка почувствовала, что теперь почти не сердится на Делию, та перестала быть соперницей, но враждебность к ней Бьянки не исчезла, ибо мододая жена мессира Лангирано была для синьорины напоминанием о пережитом пренебрежении любимого. Синьорина Крочиато направилась на поиски Пьетро Сордиано, но не нашла его, однако была неколебимо уверена, что теперь-то всё наладится.
Амадео в то утро направился в домовую церковь к старому другу Раймондо, ставшему его шурином, а Феличиано Чентурионе привычно поднялся на верхний этаж колокольни замка, куда вела винтовая лестница. Отсюда город был виден как на ладони. Граф в последний год проводил тут целые часы. Торговый люд суетился на площади, бегали разносчики, подъезжали подводы. Жизнь кипела, но в нём самом, с того дня когда в душу запали злые слова женщины, жизнь остановилась.
Объяснение с Амадео немного утешило и укрепило графа. Чентурионе не мог и не хотел быть откровенным, но временами его боль становилась непереносимой. Однако он радовался, что может погасить её в себе, радовался и сдержанности друга, не ставшего допытываться до тайн его души. В эту ночь он спал без сновидений и скорбные мысли, столь отягощавшие в последнее время, отступили, Феличиано ненадолго почувствовал в себе былую силу духа и снова стал собой. Да, он выдержит и унижение, и боль. Он справится. Это не конец. Это наказание за его слабости и грехи молодости, и прежде всего, дурное распутство да дурь гордыни. В наказание за это — он ввергнут в ничтожество. Боже, прости мне все согрешения мои вольные и невольные… «Мужчина остаётся мужчиной, пока он не утратил мощь духа, благородство и веру в Господа… Ты можешь выдержать всё, что тебе послано. Молись…»
Амадео прав. Надо выдержать.
…Внизу, у коровника, на тропинке ведущей к птичнику, показались Катарина Пассано и птичница Пеппина Россето. Голос Катарины, отскакивая от замковых стен, отдавал звоном свалившихся с полки кастрюль. Чентурионе прислушался. На сей раз досталось мессиру Ормани — главному ловчему. Он был обозван лентяем и бездельником, неумехой и косоруким охотником. Это было неправдой, мессир Северино Ормани не имел обыкновения промахиваться, но дело снова касалось Maledetto Volpone, Треклятого Лиса — призрачной лисицы, которую никто в замке никогда толком не видел, но которая, тем не менее, исправно таскала кур и гусей с птичника. Сегодня пропал петух Горлопан, самый упитанный и красивый, любимец Пеппины, и горю её не было границ.
Феличиано знал предположение Энрико Крочиато, что Треклятый Лис — на самом деле сокольничий Пьетро Россето, старший брат Пеппины, который таким образом втихаря лакомится курятиной. Но Северино Ормани качал головой. «Не похоже. Когда в прошлый раз пропали две несушки — Луиджи Борго и Пьетро Россето были в ночном, на выгоне, там же были и его ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро». Значит, сама Пепина, предположил Энрико. Нет таких лисиц, которые следов не оставляют. «Пеппина тогда лодыжку на мельнице потянула и с постели не вставала». Стало быть, девки-птичницы. Но и это было спорно, ведь им влетело по первое число.
Потом гонор с Энрико соскочил. В начале лета пропала утка Кривляка, перья стелились по птичнику ковром, а писарь Дарио Фабиани уверял Крочиато, что лично видел, поднявшись на рассвете по нужде, огромного чёрного лиса, метнувшегося за конюшню с придушенной уткой в зубах. «Чёрного?» «Как смола».
С того дня лисовин получил прозвище Треклятый, но это ничего не изменило: псы крутились по двору волчком и скулили, но след мерзкого ворюги взять не могли. Ормани решил тогда поймать наглую тварь во что бы то ни стало.
И вот, стало быть, Maledetto Volpone исправно продолжал свои воровские проделки. Граф вздохнул и направился вниз, но тут вдруг заметил, как внизу из комнаты Энрико выскочила его собственная сестрица Чечилия, разъярённая, как кошка, и рыдающая. По лестнице к Крочиато в эту минуту поднимался Северино, и, увидев его, девица отчаянно всхлипнула. Она ринулась было к соседнему лестничному пролёту, но тут наскочила на Раймондо и Амадео, который шёл поприветствовать друзей и откланяться. Окончательно разозлившись, Чечилия попыталась было вырваться из рук мессира Лангирано, но не смогла и, увидев подошедших и окруживших её мужчин, громко разрыдалась.
— Чечилия, — голос мессира Амадео не был сильно встревожен, он видел, что сестра графа скорее разозлена, чем обижена. — Что случилось?
— Что случилось? — ядовито перекривила его девица. — Да то, что дружок ваш — лжец и обманщик! Вот что случилось!
— Как грамматик, Чечилия, могу сказать, что это одно и то же, — мягко пробормотал Лангирано..
В эту минуту сверху сошёл граф Феличиано.
— Что ты шумишь тут? Кто лжец, Чечилия?
— Твой дружок Энрико! Я верила ему! Ты говорил, он благородный человек, а он — лжец!