Ступени Нострадамуса
Шрифт:
— Напрасно жалел твое самолюбие, ваше генеральство. А их, сидя в сетке, не пощадил.
— Тогда расскажи все по порядку. Что за сетки? Почему до браслета не мог дотянуться?
Илья, ничего не скрывая, рассказал ему всю историю своего похищения.
Генерал то хмурился, то хитро улыбался.
— Так, — сказал он, — выходит, ты попал в плен к лесной фее?
— Выходит, так. Но выбрался из плена с помощью Эйнштейна.
— А я, брат, никак не выберусь. Только моя «фея» другого масштаба. Она стихи написала про наши дела.
— Ты помнишь?
— Конечно:
«Там, на загадочном распутье. Где конь падет, где Смерть права, Нехоженый, целинный путь есть. Где всаднику по грудь трава».Хорошие стихи. И, главное, верные. Нехоженый путь, где всаднику по грудь трава, — это новая энергетика нетрадиционного использования солнечных лучей. Я пойду, кофе тебе поставлю. А я–то уж попил.
— Как попил? Ты ж только пригубил.
— А утром мне по–настоящему сварили.
— Постой–постой! Так ты не ушел вслед за этими учеными балбесами в капюшонах?
— Надо же было получить все по счету за совершенное покушение?
— И ты получил?
— Сполна, — ответил Илья.
Генерал Муромцев зашелся хохотом, держась за бока.
— Ну и парень, ну и парень! Отец только вздыхает да стишки читает, а этот, несмотря ни на что… — из–за смеха он не смог говорить.
Новелла пятая. Единение
Тюремный коридор по опрятности напоминал операционную. Паркет сверкал, как в дворцовом зале. По обе стороны — тяжелые двери в камеры с особым стеклом, смертник изнутри не видел ничего, оставаясь сам на виду.
Илью Муромцева привезли в наручниках прямо из зала нью–йоркского окружного суда, приговорившего его за предумышленное убийство к электрическому стулу.
Илья оказался в каменном каземате с серыми стенами, где символом утраты стояло мягкое кресло. Койка откидывалась автоматически в положенное время, когда узнику предстояло уже встать и заправить ее. Столик тоже откидывался автоматически, а из стены выдвигался поднос с едой. Смертник был лишен всякого общения с кем бы то ни было. Время прежних поблажек в виде телевизоров, газет и свиданий давно прошло, и теперь приговоренный к смерти мог лишь размышлять о своем преступлении, пока за ним не явится процессия во главе с парикмахером, который выбреет у него на голове плешь для лучшего контакта, и священником для последнего напутствия.
Как же все это произошло?
В Нью–Йоркском аэропорту его встречал доктор Генри Трауберг, худощавый, суетливый человек в очках с необычайно близко посаженными глазами у самой переносицы.
Он ждал гостя у трапа самолета и фамильярно хлопнул Илью по плечу, поближе к затылку. Здесь «вы» и «ты» означаются одним словом «you», но в сочетании с другими оно звучит по–разному. Если обращаются к мистеру такому–то, то оно воспринимается как вежливое «вы», если называют по имени, то это уже «ты».
— Зови меня просто Генри, — сказал физик из Калифорнии, усаживая Муромцева в свой автокар. — Извини, что пожимал тебе руку в перчатках. Я повредил себе кожу во время одного эксперимента. Служу науке. Как солдат!
Они выехали на шоссе и влились в общий поток машин.
— Мы будем с тобой, Илья, дружить! Тебя очень чтят за получение антивещества. Мы оба — академики Международной Академии информатизации при ООН. Это вроде «белого» масонского Братства. Обмен любой информацией. Общее доверие. Всеобщий мир. О'кей?
— Да, конечно, — согласился Муромцев.
— Я заказал номер в ближайшем от ООН отеле. У нас улицы, по которым невозможно стало ездить из–за пробок, отданы пешеходам, а все кары загнаны в непересекающиеся тоннели под улицами с выходами к подъездам и углублениями для паркинга. Будешь совершать прогулку. Здание ООН сразу узнаешь, оно вроде квадратной скалы и заслоняет часть небоскребов, пока его не затопило… Уровень океана все поднимается из–за этого чертового «парникового эффекта». Ну, да мы с ним сладим при помощи твоей аннигиляции. О'кей?
Муромцев буркнул в ответ что–то неразборчивое.
Вместо ожидаемого на симпозиуме его доклада об антивеществе, он сделал сообщение о загадке, привлекшей в физику немало видных ученых, старавшихся доказать, почему чаинки в стакане, размешанные ложкой, не разлетаются под действием центробежной силы, а собираются в центре пятиугольником?
Трауберг провожал Муромцева до отеля и напросился к нему в номер «поболтать по пустякам», как он выразился.
Илью угнетало это назойливое внимание, но он вообще не умел отказывать людям в просьбах. И они вместе прошли в его номер. Трауберг, поднеся руку к зарешеченному овальному отверстию в стене, бесцеремонно заказал вина.
Через короткое время стюард в белой куртке и в галстуке бабочкой вкатил столик с заказанным виски и бокалами.
— Выпьем, друг мой, — предложил Трауберг, — за успех нашего дела.
— Какого дела? — осведомился Муромцев.
— Широкого применения аннигиляции.
— Вот этой широты я меньше всего хочу и выпить за это отказываюсь.
— Ты что? Нарушаешь дружбу? — повысил голос Трауберг. — Ты сам не знаешь возможностей аннигиляции.
— Какие возможности?
— Представь бронированную машину на улице вражеского города. Две струи античастиц срезают первые этажи, и небоскребы рушатся ко всем чертям! Красота! Гуманно, ночью, чтоб не проснуться никому. И никаких взрывов! Война будущего! О'кей?