Ступеньки, нагретые солнцем
Шрифт:
Можно, конечно, сразу сказать: «Я больше не буду». Но Золотцев знает, что для всего надо выбирать подходящее время. Тот самый единственный момент, когда эти ничего не значащие, в общем-то, слова получают силу, являются как бы паролем. Сказал, и тебя отпускают.
В кабинете накурено. Золотцев думает: «Сам курит, а старшеклассников гоняет». Золотцев тоже пробовал курить, но не понравилось горько и тошнит.
А директор, наверное, и про курение знает. Он откуда-то всё знает. Интересно, откуда он узнал про стенгазету?
— Я про
Смотрит весело, не злится. Седые виски. А перед Днём Победы пришёл в прошлом году в новом костюме и шесть орденов и медалей. Разведчиком был.
И опять Золотцев услышал:
— Я в войну служил в разведке. Там легче. Точно знаешь, где свои, где чужие. И свои своих не подводит… Иди, Золотцев. Что ждешь? Иди, иди.
А глаза-то у директора стальные. Усталые, немолодые — а стальные, воля в них и власть.
— Я больше не буду, — бормочет Золотцев, отступая к двери.
— Я так и думал, — усмехается директор. — Ступай, ступай. У меня и без тебя дел миллион надо готовиться к родительскому собранию. Ступай.
Золотцев вышел. Медленно, растерянно, чувствуя какое-то смутное беспокойство. Его не ругали, не прочли нотацию.
Директор ещё некоторое время думал о нём. Но эти мысли были Борису Золотцеву неизвестны.
Вот что думал директор:
«Ты больше не будешь, Золотцев? Будешь ходить по ровной земле, не лазить по гаражам и по деревьям? Не станешь доводить, до слёз учительницу биологии, человека большой души, но слишком мягкого? Не будешь цеплять девчонок? Курить в уборной? Ездить без билета в троллейбусе? Не будешь? Так я тебе и поверил.
Нет, милый друг, будешь и лазить, и прыгать, и бегать, и орать, и с ума сходить. Будешь, потому что такой ты человек, Борис Золотцев, ученик пятого «Б» класса. А я буду мучиться с тобой, вызывать к себе, пытаться пробудить твою сознательность, и совесть, и чувство собственного достоинства. Словом, буду стараться сделать из тебя, Золотцев, человека. Это будет, не скрою, яростный поединок, потому что оба мы с тобой люди упорные, и у тебя свои задачи, пока еще глупые. А у меня — свои, в общем, умные. И скорее всего, Золотцев, победа в этом трудном поединке будет за мной. Я сделаю из тебя человека полноценного и уважаемого. Потому что я педагог, да ещё директор вверенной мне школы. Бывают и у меня поражения. Например, Шмырин. Но ты-то, Золотцев, другое дело».
При воспоминании о Шмырине директор нахмурился, стал как будто меньше ростом…
Золотцев, непривычно для самого себя тихий, шёл по школьному вестибюлю. Пусто, только нянечка тётя Тася вяжет в углу на скамейке. Вдруг в раздевалке мелькнула знакомая фигура в клетчатом пальто. Мелькнула и сразу пропала; хлопнула дверь, фигура выбежала на улицу и понеслась.
— Маслёнок! — ахнул Борис и помчался вслед.
Пятый «Б» давно ушёл из школы. Почему задержалась Маслова? Кого она ждала?
Золотцеву очень важно спросить, сказать, объяснить, он и сам не знает что. Он зовёт:
— Вика!
Она остановилась. Ждёт, что он скажет. А из него вылетают совсем не те слова:
— Чечевика! Фасоля!
Он совсем не хотел кричать эти слова, но кричит. Да так громко, что слышно не только на этой улице, но и на двух соседних.
Старушка с большой сумкой на колесиках спросила:
— Где чечевика, мальчик? Где фасоль?
— Не знаю, бабуся.
— Поймаю, Золотцев, получишь! — донёсся издалека знакомый голос Вики Масловой.
Директор школы Вячеслав Александрович слышал этот истошный вопль и видел, как мимо окна его кабинета промчалась пятиклассница Вика Маслова. За ней галопом, перемахивая лужи, нёсся Борис Золотцев.
Директор засмеялся и покачал головой.
Скоро будет карнавал
Галина Ивановна человек чёткий и во всём любит ясность. Сегодня после уроков она сказала:
— Мальчики! Скоро Восьмое марта. Как вы готовитесь?
Мальчишки переглянулись, некоторые подтолкнули друг друга локтями и молчали.
— Девочки! — продолжала Галина Ивановна. — Ещё раньше праздник Советской Армии. Как вы думаете поздравить мальчиков?
Девочки молчали. Потом Света сказала:
— Можно вырезать из бумаги звёзды и наклеить на окна, очень красиво.
— Во фантазия! — сказал умный Серёжа. — На Новый год вырезали снежинки. На Армию — звёзды. А на Женский день — цветы. Да?
— Ты и такого не предложил, — обиделась Агеева, потом вдруг спохватилась: — И вообще мальчишки, как всегда, в стороне.
— Не ссориться! — Галина Ивановна говорит энергично. — Можно сделать один праздник, общий, весенний. И не будем ничего наклеивать на окна: эти наклейки загораживают свет, а потом никак не отмываются. Помните, после Нового года никак не могли избавиться от бумажных снежинок?
— А какой мы устроим праздник? — спрашивает Вика. — Танцы?
— Масловой только бы танцы, — хмыкает Золотцев.
Хорошо, что никто не догадывается, почему он всё время донимает Вику. Ни один человек.
Тимка сидит помалкивает.
Энергичный голос Галины Ивановны призывает к инициативе и самостоятельности.
— Ну, что же вы? Давайте, давайте! Поактивнее! Поживее!
— Можно устроить карнавал, — вдруг говорит позади него Катя.
Почему всем сразу понравилась эта идея? Зашумели, кто-то даже зааплодировал. Может быть, потому, что это предложила Катя?
— Я буду Буратино! — сказал Золотцев. — Вот такой колпак! Вот такой нос!
— Золотцев, тише, — привычно остановила Галина Ивановна.