СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ
Шрифт:
Я осторожно притормозила, взглянув на название улицы. Полезно знать, где я нахожусь.
– Петровка 38, – медленно, приоткрыв дверцу с той стороны, по слогам, прочитала я. Что-то было в этом названии знакомое. Может когда-то я уже жила здесь?
Как бы то ни было, я успокоилась и полезла прямо на медленном ходу одной рукой в чемодан, чтоб проверить, не сунул ли генерал мне Олины платья вместо моих бумаг. Щелкнув замком я убедилась – да, это были мои дурацкие фальшивые пачки, дипломат с долларами поверх, документы на “Феррари”, “Ниссан” и мотоцикл, куча бумажек и телефонных карточек мужа. Я закрыла его одной рукой, вынув дипломат с долларами. А потом открыла другой громадный чемодан – да, то же самое, они просто засунули в большущий кожаный чемодан два других брезентовых мешка, которые запаковали Оля с генералом еще в вертолете. На всякий случай я одной рукой, изредка поглядывая назад, развязала один мешок, чтоб убедиться, что там мое, ибо почудилась там какая-то подозрительная коробка. А к подозрительным коробкам неизвестного происхождения я испытывала с некоторых пор очень нехорошее леденящее душу чувство, после того как дипломат банкира Алексей Михайловича превратил пятьсот моих преследователей в порох. Подложить мне коробочку и хладнокровно отправить меня убегать сколько угодно – это была шутка совсем в стиле генерала или бойцов белобрысого.
Я вытащила коробку из брезентового мешка и облегченно захлопнула чемодан. Персики! Я раскрыла ее. Это была типичная коробка с громадными сочными персиками, которые продают на каждом углу. Поскольку она была жесткая и закрытая, то они и не помялись. Я вспомнила, что я высыпала в громадные сумки наверх все из сейфа будущего мужа, в том числе и продукты, коньяк, помидоры, балык. Насколько я вспомнила, там была еще одна отличная коробка пирожных... Помидоры и балык, Оля, как я понимаю, выкинула еще в вертолете, ведь все равно подавились бы, а коробку оставила, не разобравшись, что в ней. Убедившись, что в мешке бумаги мои и мужа, а также проклятые пачки, преследовавшие меня, я захлопнула чемодан, вынув открытую коробку с прекрасными, словно на продажу, аппетитными персиками...
И застыла неподвижно, парализованная ужасом, а по спине у меня побежали ледяные мурашки... Киллер появился на сиденье в машине рядом со мной так незаметно, будто материализовался из воздуха. На меня смотрело дуло пистолета.
А ведь я все еще медленно ехала, хоть и оборачивалась назад, закрывая чемодан. Да и дверь с его стороны он должен был открыть, хотя и забыла, дура, ее прихлопнуть. Пистолет с глушителем холодно смотрел мне в голову.
Даже со своей безумной реакцией я не смогла засечь момент, как он появился. Мне кажется, что он силой удерживал свое лицо долго на месте, чтоб я видела его.
Пока я копалась, в машине появился киллер, такие вот новости, – криво улыбнувшись, подумала я.
Он откровенно издевался надо мной, зная, что с его реакцией и скоростью я не смогу от него уйти.
Время словно остановилось для меня.
Пот струился у меня по спине – оружия у меня не было.
– Ну что... – славно беззаботно улыбнулся он, беря другой рукой персик и нахально поднося его ко рту. Будто я это ему коробку подала. – Не такая уж ты и страшная...
Я даже не заметила, как персик исчез из коробки и появился у его рта, а ведь я отличалась чудовищной реакцией. Точно тень для меня мелькнула.
Он специально медленно поднял пистолет выше, кусая персик, прежде чем выстрелить. Я все хорошо видела.
Все произошло так мгновенно, что я только и успела, что сказать первые буквы молитвы к Богоматери.
Его лицо, куснувшее персик, вдруг исказилось судорогой, как у Альмы-людоедки, овчарки на автодроме, куснувшей такой же персик, я дернулась назад, ударив тормоз и врезав правой рукой по его руке вперед, его ударило инерцией о стекло, и пистолет все же запоздало выстрелил, лишь разорвав мне левое ухо. Но это была судорога, последняя попытка стрелять. А проклятый человек-тень, так сбивший с меня спесь своей реакцией, почему-то медленно вывалился спиной назад из машины в незахлопнутую дверь с искаженным странным лицом с персиком во рту.
Он умер.
О Господи, я же забыла закрыть дверь, – наконец поняла я.
Точно кукла человек выпал головой и спиной вниз на асфальт, нелепо взбрыкнув окаменевшими недвижными ногами вверх. Они задрались и остались на машине. Прикушенный персик изо рта покатился по асфальту под колесо. На безжизненном странном лице его все еще застыла та же улыбка. Пистолет еще раньше выпал мне на колени.
Еще вне себя от страха, и не чувствуя крови, текущей по разорванному пулей уху, я, ничего не соображая, разрядила в труп выпавший из его руки мне на ноги его собственный пистолет с глушителем. И стреляла бездумно до тех пор, пока не кончились патроны, а потом еще нажимала курок, не понимая, что делаю и зачем.
Какая-то непонятная тревога грызла сердце. Так бывало всегда, когда я что-то не понимала очевидное, не могла связать что-то, и нечто упускала. Там, где другие могли уже заметить пробел в рассуждениях, я там просто вообще не думала. Что-то я такое подозрительное заметила, но не осознала, и не отметила. Я не могла уловить ускользающую мысль.
Я не понимала, что со мной творится, и почему я так все больше и больше волнуюсь.
Взгляд мой уловил бегущую из магазина по противоположному тротуару маленькую девочку, сидящую овчарку, вырвал из темноты персики на сиденье, и ледяное копье словно пронзило мне сердце. Я вспомнила такую же маленькую Принцессу, за обе щеки уплетающую еду из моей сумки, овчарку, схватившую персик и корчащуюся в судорогах, и улыбку киллера, подносящего ко рту очаровательный персик... Я все вспомнила, как маленькая Принцесса ела. Я не могла даже крикнуть и остановить девочку в моей памяти, чтоб она не ела, не ела, не ела... Я все видела маленькое лицо девочки, назвавшую меня мамой и уплевшую гору ужасных продуктов... В жаркой машине с меня рекой тек холодный пот, но я не могла ни остановить его, ни пошевелиться. Я уже ничего не могла поделать, только видела это маленькое доверчивое лицо. Мама!
Если от одного укуса персика со здоровой собакой и тренированным непобедимым убийцей случилась мгновенная смерть, и они упали замертво, то что произойдет с девочкой, съевшей в пятьдесят раз больше!? Я все представляла, как она падает в магазине пятьдесят раз снова и снова, и никто не приходит ей на помощь и проходят мимо, ибо мало ли теперь бродяжек?
Мне послышался шум. Ко мне бежали люди и собака.
И только потому я опомнилась и подняла голову. Надо мной была большая надпись большими буквами:
МУР.
Я пожала плечами. Здание.
Оттуда выбегали какие-то люди и странно смотрели на то, как я стреляю, вернее, щелкаю в труп из пистолета с глушителем. Я и опомнилась то только потому, что увидела, как они странно глядели, широко раскрыв глаза и рты. Что они, трупа не видели? – разозлившись, подумала я, и пришла в себя.
Поняв, что я, наверное, веду себя глупо, я кинула пистолет на труп, захлопнула дверь и тронула резко машину.
Что же в Москве, такое известное, начинается на М? – напряженно думала я. МХАТ – вспомнила я, и успокоилась. Это и был, наверное, известный Московский Художественный Театр, где работал мой любимый Станиславский. Жаль только, что родители почему-то никогда так и не подумали повести меня туда в отличие от брата, которого повели, а сказать им об этом у меня не было силы. А я так завидовала ему. А после смерти родителей я уже не могла и мечтать попасть туда. На глаза навернулись глупые слезы.
Я еще раз оглянулась, чтоб запомнить знаменитое любимое здание, воспетое в стольких книгах. Актеры всей группой собрались вокруг упавшего, точно в сцене Ромео и Джульеты. Попавший под заднее колесо несчастный персик обрызгал все вокруг сочной мякотью.
Я посмотрела на свои руки – я неизвестно когда надела на них тонкие белые женские перчатки. Я вспомнила, что видела их в бардачке возле Олиной косметички, но вот когда натянула их – хоть убей, не помню. Женский инстинкт во мне неистребим – печально подумала я. Даже в горе я кокетничаю.