СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ
Шрифт:
– Кто ей скажет об этом горе, если Юля погибнет... она ведь так и не узнает скорей вообще даже и про вторую... – с горем, болью и слезами дернулся белобрысый. – Я вызвал Хирурга и дивизион, пусть сажают вертолеты на крышу, и крошат эту сволочь на машинах ракетами, мне все равно, но моих раненных и этого свидетеля пусть вывозят любой ценой вместе с врачами... Хирург лучший спец по огнестрельным ранениям... Отмени ее поездку!
Но было уже поздно – едва услышав голос белобрысого, медсестра-кардиохирург коротко бросила посерьезневшим жестким голосом бескомпромиссное – Еду! – и без слов положила телефон.
Все заговорили одновременно.
Одна я невпопад.
– Жалко, что пчел нет... – буркнула я.
– Зачем? – изумилась Саня, думая, что у меня крыша окончательно поехала от дурки.
– Потому что, когда пчелы покусают лицо, его не узнать... Пусть бы Юлю покусали, она утопленница, и лицо и тело, ее бы не узнать и бандиты бы не узнали... – заявила по-детски я, не в силах ничего придумать.
– Для этого есть специальные медицинские препараты, – жестко оборвала меня Саня, и потом дернулась. – Их легко найти в больнице, как же я не подумала!
Белобрысый выпалил то же, и дернулся обратно к врачам.
– Только чтоб препарат не вошел в конфликт с препаратами, что ей колют, и не вызвал аллергических реакций у тяжелобольной... – крикнул корреспондент.
Я с недоумением уставилась на него, в первый раз заметив.
– А я думала, что вас оставили...
– ...в вертолете... – хихикнул корреспондент, сидящий в углу и чинящий мокрую камеру. – К сожалению, корреспонденты и генералы это такая сволочь, которая невыводима... – он посмотрел на съежившегося генерала в углу. – Они явно хотели оставить там мою камеру, но мне все же толчком помогли выбраться на поверхность. Я потом нырял за ней... А когда вылез, то, может быть, и побежал бы в противоположную сторону, да только там были закрытые намертво двери домов и съезжающие с шоссе машины, которые вряд ли мне бы обрадовались... Потому я живо дернул за вами...
– Вы хоть их за нами не привели? – в ужасе спросила я.
– За кого вы меня принимаете? – оскорблено спросил он. – Я и не в таких переделках побывал... Заметь они меня, не было бы уже ни камеры, ни клочков моего бренного тела... Они в подозрительных случаях стреляют на поражение... Все чисто! – меланхолично сказал он. – А вот генерал мог...
– За спасение генерала, между прочим, раньше давали орден! – оскорблено сказал генерал. – А тут я был вынужден бежать за вами с раненной ногой, как шавка!!! Это вопиющий факт нарушения уставных отношений!
– Слышь, дядь, а тут многие закончили Академию... – меланхолично поедая все, что нанесли Оле, заявил один из боевиков белобрысого. – Если ты думаешь, что мы не должны уметь предугадывать действия старших командиров на операции, то ты глубоко ошибаешься. В такие группы отбор еще строже, чем в вашу младшую сто четырнадцатую группу был, где вы с Семякиным учились, – хладнокровно сказал он, невозмутимо вытираясь после пирожного, ибо замурзался, не обращая внимания, как вздрогнул генерал. И насмешливо добавил: – Салаги.
Генерал покраснел и помрачнел. Он что-то хотел сказать, но тут я заметила странное зрелище – прямо из магазина “Версачи” выехал громаднейший линкольн, с громадным салоном сзади от водителя, а за ним красивая крохотная французская малолитражка для женщин, обвязанная розовым бантом. Вслед за маленькой машиной выпорхнула роскошная-прероскошная женщина в просто потрясающем платье. А за ней высыпали все продавцы, она ослепительно смеялась, что-то дерзко рассказывала им... Они все кланялись, открывали двери машины, спешили на перебой подать ей что-то и в чем-то помочь, фотограф что-то ошеломленно щелкал. Она охотно легко кружилась, а потом так изящно и легко села в маленькую машину, будто всю жизнь меняла “линкольны”. Запыхавшийся широкоплечий парень в роскошной одежде, вытирая пот, сел в “линкольн”.
Машины тормозили, солдаты раскрыв рты уставились на чудовищную красавицу. Мгновенно возникла пробка. Офицер, ругаясь, подбежал к ней, но она хладнокровно вынула сигарету. И он дрожащими руками послушно поднес ей прикурить и даже упал на колени. Я видела, как он молил ее о чем-то. Такого зрелища даже я представить не могла.
Она раздраженно выкинула сигарету, разозлившись на него. Она показывала рукой в противоположном направлении.
Я думала, сейчас ее застрелят. Из “Града”. Но не тут то было. Машины быстро стали сдавать в стороны, необычайным образом освобождая проход. Послышался даже скрежет отодвигаемых давлением автомобилей. Две роскошные машины – линкольн и малышка – хладнокровно проехали в проезд, разворачиваясь на другую полосу дороги. Такое вообще было невозможно при таком движении, да еще при такой ошеломительной пробке. Но это было. Они как раз въехали в дворик больницы, чтобы развернуться.
Девчонка с парнем, надо сказать, выглядели как воспетая голливудская пара детей миллионеров, просто из другой богатой жизни.
И тут офицера словно прорвало. Он орал на женщину:
– Надеть паранджу! Закрыть лицо! Всегда ходить так!!! – выплевывал приказы он и что-то еще подобное, и отчаянно ругался. Двое солдат, закрывая глаза руками по его приказу, чтоб не смотреть, затворили ворота в больницу и заложили их ломом... Пока офицер орал что-то нелестное женщине вслед, чтоб она там сидела в больнице до второго пришествия и не рыпалась, что он убьет ее, если она еще раз выедет на дорогу, где солдаты, и разгонял в слезах ярости затор. Он что-то гнусно ругался и смотрел.
Наши пулеметчики застыли у пулеметов в напряжении, взяв их на прицел.
Но ничего не случилось.
Женщина невозмутимо вышла из машины и послала солдатам воздушный поцелуй. Они взревели.
Она невозмутимо и холодно смотрела на них наглыми глазами, опершись на машину с видом стервы, доставая и разминая пальцами новую сигарету, которую поспешно прикурил ей выбежавший главврач. Которому она небрежно сунула ее чуть назад не глядя на него, будто он всегда прикуривал ей сигареты.
Выбежавший военный регулировщик с палочкой, отчаянно плача, стал показывать ей палочкой на дверь больницы. Указывая направление движение ей туда.
Но вместо этого туда, почему-то, стали поворачивать машины с солдатами. Все как одна.
Регулировщик отчаянно заругался и что-то истошно кричал, приседая. Женщина презрительно бросила сигарету, поджала губы, отвернулась, и надменно вошла в холл больницы, показывая, что они не стоят ни одного ее пальца.
Все вокруг меня приготовились к бою – вскидывали автоматы, передергивали затворы.