Субботним вечером в кругу друзей
Шрифт:
Это продолжалось примерно два часа, после чего Ира пошла на кухню мыть посуду, а Сашу посадила смотреть телевизор. Его отчаянно клонило ко сну, глаза то и дело сами закрывались, но сказать об этом Ире он не решился. Он смотрел на экран и видел лишь мутные движущиеся пятна. Смертельно хотелось спать. Не говорить, не думать, не слушать, не смеяться, а просто спать, спать, спать. Хотя бы на полу. Каким бы это было блаженством — растянуться прямо на полу и целиком, без остатка погрузиться в сладкий, благостный сон. Он безвольно пересел на тахту. И голова его сама по себе опустилась на мягкий валик. «Я
Потом откуда-то очень издалека, чуть ли не с того света до него донесся удивленный Ирин голос:
— Вы что, спите?
Ответить он не мог.
— Вставайте, слышите, вставайте! — Ира вначале легонько, потом все сильнее стала трясти Сашу за плечо. — Что с вами?
— Извините, — пробормотал Саша, с огромным трудом разлепляя спящие глаза. — Я сейчас, я только минуту сосну…
Но Ира была непреклонна:
— Вставайте, слышите! Немедленно вставайте! Как вам не стыдно! Вы зачем ко мне пришли?! Уходите и больше никогда не приходите сюда! — Ее голос дрожал от обиды.
Саша покорно поднялся и на ватных ногах направился к выходу. Глаза его были полузакрыты — он все еще спал… И улыбался во сне. Ему снилось, что он сделал предложение и Ира решительно ответила, что согласна стать его женой.
ТАЙНАЯ ЛЮБОВЬ
Начиналась золотая осень. Легко дышалось чистым бодрящим воздухом. В парках и на бульварах, залитых ярким солнечным светом, прогуливались молодые мамы с младенцами в колясках. Тихо позванивали друг о друга янтарно-желтые и оранжевые листья деревьев и кустов.
Конечно, иногда надо быть конспиратором. Жизнь заставляет. Но как ни маскируйся — от глаз жены, с которой прожил в согласии добрых тридцать пять лет, ничего не укроется.
Еще с утра Галина Максимовна заметила неладное. Уж слишком старательно готовился к чему-то ее супруг Михаил Григорьевич. Побрился, поодеколонился, тщательно погладил рубаху и брюки, до блеска начистил туфли. Но главное, главное не это. Его глаза. Они снова светились молодым задором, каким-то лихорадочным блеском. Он ходил по квартире, чему-то улыбался краешками губ, то и дело нетерпеливо поглядывал на часы. И загадочно молчал.
Они пили чай на кухне, когда вдруг раздался телефонный звонок и Галина Максимовна, сидевшая ближе к прихожей, поднялась, чтобы подойти к телефону, но Михаил Григорьевич удержал ее. «Постой, постой, — пробормотал он, шустро вскочив с места и рванувшись к телефону. — Это меня».
Такого еще не было. Да и разговор был какой-то странный. Явно похож на сговор. «Приду, приду, — взволнованным голосом говорил в трубку Михаил Григорьевич. — Буду точно. Да-да, на бульваре. У памятника. Жди».
Сердце Галины Максимовны больно сжалось. «Неужели завел кого-то? — пригорюнившись, думала она. — Всю жизнь был верным супругом, а вот вышел на пенсию, и на тебе…»
Михаил Григорьевич вернулся на кухню. Грудь его была молодцевато развернута, глаза искрились мальчишечьим смехом. Он молчал. Молчала до поры до времени и Галина Максимовна. А когда Михаил Григорьевич оделся и уже собрался уйти, она со сдержанным негодованием спросила:
— А куда это ты навострился?
Михаил
— Да так, понимаешь, есть одно дельце. Вернусь через два-три часа…
И ушел. Вернулся он не через два-три часа, как обещал, а через пять часов. Галина Максимовна чуть с ума не сошла, ожидая его.
Но теперь уж из обиды и гордости даже не спросила, где он был. Вообще не сказала ни слова. И он помалкивал.
Но сразу, даже без очков было видно, что он доволен дальше некуда. Даже помолодел. И время от времени загадочно улыбался. И от каждой его улыбки больно сжималось сердце Галины Максимовны.
Всю неделю Михаил Григорьевич исчезал сразу же после таинственного звонка. Не двигаясь сидел возле телефона, как рыбак у реки, а только раздавался звонок — вскакивал и убегал.
Наконец Галина Максимовна не выдержала. «Нет уж, — подумала она. — Живым он от меня не уйдет». Она решила выследить супруга и при всем честном народе надавать пощечин и ему и его крале. Пусть люди посмотрят, посмеются… «И скажу ей: «Как вам не стыдно, у него ведь внуки…» Возьму его за руку и уведу домой как неразумного ребенка». В том, что Михаил Григорьевич бегает на свиданья, у Галины Максимовны уже не было никаких сомнений.
Она кралась за ним, как охотник, выслеживающий дичь. Сердце билось в груди, словно паровой молот о сваю. Щеки и шею залил пунцовый румянец. Михаил Григорьевич шел легкой, свободной походкой. Ни дать ни взять молодой человек. Он вышел из их переулка, пересек улицу, миновал скверик у памятника и зашагал по бульвару. На некотором отдалении за ним следовала Галина Максимовна. Вот супруг остановился, поздоровался за руку с какими-то людьми. Галина Максимовна подошла ближе и стала, прячась за кустами.
Люди, с которыми был и ее Михаил Григорьевич, сели за столик и начали играть в домино. Галина Максимовна даже услышала стук костяшек так же отчетливо, как стук своего собственного сердца. Тихонько, на цыпочках она попятилась назад, повернулась и пошла в обратную сторону домой, готовить обед для своего Михаила Григорьевича. К ее ногам, медленно кружась в воздухе, падали золотые листья.
МЕЛЬНИЧНОЕ КОЛЕСО НАДЕЖДЫ
Литредактор Кузькин — худой, высокий, с плоским, прокуренным оливковым лицом — поднял кверху свой указательный палец, длинный, костлявый, внимательно осмотрел его, словно впервые увидел, и назидательно сказал:
— Главное в нашем деле, как и в хирургии, иметь твердую руку. Без твердой руки ты не редактор. Что это за хирург, который не может резать? И что это за редактор, у которого дрожит рука? Сокращать, сокращать и еще раз сокращать — вот альфа и омега настоящего редактора. Без жалости и снисхождения! Дайте мне рукопись любого начинающего писателя или даже графомана, и я сделаю из него… Что? Как вы считаете?!
— Еще худшее дерьмо, — мрачно изрек коллега Кузькина редактор Лайкин, — мужчина с длинным пергаментным лицом, сам несостоявшийся писатель, впрочем, еще не до конца потерявший надежду. Редактор Степанов, коренастый, кудрявый, насмешливо переводил взгляд маленьких острых глазок с одного на другого. Костлявый Орленко усмехался.