Субботним вечером в кругу друзей
Шрифт:
— Да, я техник, — с опаской признался он.
— Тогда что же вы стоите как сталактит? — удивился я. — Заходите. Тут заело сигнальную кнопку. Ее надо починить. Разве вам не сказала горничная?
— Я не видел ее, — сказал мужчина. — А у нее в дежурке гудел сигнал экстренного вызова. Я, правда, мастер по мебели, а не электрик, но ладно, раз уж я здесь, то попробую исправить кнопку.
Он возился с кнопкой, а я стоял рядом, укутавшись в полотенце, и развлекал его. Разговор зашел о наших профессиях, заработках, семьях, где кто бывал. Мы мирно беседовали, а кнопка
Я уже совсем высох и мог, конечно, одеться, но не в моих правилах не доводить дела до конца. И, проводив усатого мастера, я снова полез в ванну. Удобно расположился, расслабился, с облегчением улыбнулся: наконец-то я смогу спокойно полежать, согреться и без помех подумать о прекрасной дежа вю.
Правда, на этот раз что-то не очень думалось, и я пытался настроиться на нужную волну — закрыл глаза и усиленно двигал ногами. Кажется, наконец это начало мне удаваться… И вдруг я отчетливо услышал, как кто-то ходит по моей комнате. И не один, а даже несколько. Я прислушался, приподнялся, вытянул голову в сторону двери. Да, сомнений не было. Какие-то люди ходили и разговаривали там. Не успел я принять какое-либо решение, как дверь в ванную широко открылась и на пороге появилась горничная.
— Лежите, лежите, — дружески махнула она мне рукой. — А я думала, вы уже ушли. Ничего, мы не будем вам мешать. А я вот электрика привела. Все-таки надо починить сигнал, а то он всех будоражит. — Она ласково смотрела на меня.
— Хорошо, — сказал я, — починяйте.
Горничная, напоследок еще раз бросив взгляд на мое тело в ванне, вышла. Я лежал и прислушивался к голосам в моей комнате. Я больше не двигал ногами и не закрывал глаз. Шея моя была напряжена, голова приподнята. Минут через десять горничная сообщила мне, что все наконец в порядке. «Электрик — о, он знает свое дело — починил кнопку».
— А вы, пожалуйста, — с улыбкой закончила она, — не дергайте больше за эту нитку.
— Не буду, — пообещал я, подумав при этом, насколько беззащитен человек, лежащий в ванне.
Горничная напоследок еще раз улыбнулась и ушла. Ее улыбка… Где я видел эту улыбку? — думал я. Баюшки, да ведь это же та самая блондинка из холла в синих брюках, о встрече с которой я мечтал, нежась в ванной. Только на этот раз она была в халате и косынке… Какого же я свалял дурака…
ВРЕМЯ ПОЖИНАТЬ ПЛОДЫ
Андрей Михайлович долго не мог уснуть — лежал на спине, положив под голову руки, и смотрел на квадрат густо-фиолетового неба в широком дачном окне и на словно крадущийся из одного края окна к другому розоватый серп месяца, похожий на голову плута в шутовском колпаке. Он был слишком возбужден, чтобы быстро уснуть. Хотя, казалось бы, уже мог успеть привыкнуть к своей победе, своему небывалому, поистине фантастическому триумфу. Впервые человечество могло дать одному своему современнику право на бессмертие. Первым этой чести был удостоен Андрей Михайлович. У него не оказалось равного
Этот последний день он решил провести вместе с семьей на своей даче. И это было разумно. Накануне посвящения не нужны лишние волнения.
Утреннее летнее солнце золотым половодьем ворвалось в просторную комнату. Андрей Михайлович подошел к большому раскрытому окну, всей грудью вдохнул свежий утренний воздух. Потянул к себе ветку шиповника, усеянную розовыми цветами. В голове вертелся оставшийся в ней, вероятно от сна, разбитной мотивчик старой шутливой песенки: «Ну, как у вас дела насчет картошки…»
— Папочка! — раздался за спиной веселый возглас дочери. — Пойдем клубнику рвать!
— Пойдем! — сказал Андрей Михайлович, подхватывая под мышки бросившуюся к нему шестилетнюю дочь и поднимая ее высоко над полом.
Он поцеловал ее в упругие загоревшие щечки, она тоже успела чмокнуть его в нос мокрыми губками. Они взялись за руки и пошли в сад. Машенька — хорошенькая круглолицая девочка с рыжеватыми с подпалинкой кудряшками, веселыми темно-зелеными глазками — вприпрыжку побежала вперед по дорожке между высоких берез, сосен и елей. У трех кучно растущих берез остановилась и шепотом спросила:
— Хочешь посмотреть на мой гриб?
— Хочу, — кивнул Андрей Михайлович. — Где он?
— Я его прячу, — сказала девочка, указывая на кучку прелых листьев у тропинки. — Это я сверху посыпала. Сейчас ты увидишь, какой он красивый, с большой коричневой шляпкой.
— От кого же ты его прячешь? — улыбнулся Андрей Михайлович.
— От тебя, от мамы и от Алесика, — говорила Машенька, поднимая прелые листья.
Под ними ничего не было. Девочка в недоумении смотрела на чуть примятую травку, потом перевела взгляд на отца, глаза ее уже подернулись влагой, и Андрей Михайлович понял, что если не отвлечь ее, она вот-вот расплачется.
— А я знаю, где этот подберезовик, — серьезно сказал он.
— Где? — встрепенулась Машенька.
— Он убежал от тебя под другую березу. Давай найдем?
— А разве грибы могут передвигаться? — недоверчиво спросила Машенька, она уже снова улыбалась.
— Если очень захочет, то сможет, — уверенно сказал отец. — А уж если сам не может, то его споры определенно могут. Возьми палочку, чтобы удобней было искать.
Они подобрали две палочки и стали искать грибы, разгребая траву и старые листья; накануне прошел дождик — грибов было много: подберезовиков, лисичек, опят и даже белых.
Плетеная корзиночка, которую Машенька взяла для клубники, быстро наполнилась. На просторной поляне, заросшей густой травой и полевыми цветами, девочка нарвала букетик колокольчиков и ромашек. Идти на грядку за клубникой ей расхотелось. «Пусть Алесик сходит, а мы будем жарить грибы», — сказала она, увлекая отца за руку к дому. В доме играла легкая музыка: Алесик, старший брат Машеньки, студент, окончивший три курса университета, очевидно, включил проигрыватель или приемник. Ветерок надувал упругими белыми парусами шторы.