Субботним вечером в кругу друзей
Шрифт:
— Взгляните же и на эти загадочно мерцающие зеленые глаза, на этот легкий загар плеч, на эту дразнящую воображение шейку. Тамара Сергеевна чудо естества, самая большая удача природы, ее совершеннейшее творение.
Пухлые, влажные губки Тамары Сергеевны беспомощно приоткрылись, на щечках заиграл легкий румянец.
— Ею мало любоваться, — счастливым смеющимся голосом продолжал оратор, — ее надо боготворить, сочинять в ее честь гимны и оды, оратории и кантаты. Она дает могучий толчок творчеству, дерзанию, борьбе…
Монаков до того распалился, вошел в такой
Тамара Сергеевна подняла на него свои широко раскрытые глаза, грудь ее высоко вздымалась.
— А я и не знала, что вы обо мне так думаете, — с кокетливым смешком сказала она, подавшись навстречу этому искусителю-златоусту.
А он с необыкновенным подъемом продолжал:
— Я объявляю вас, божественная Тамара Сергеевна, царицей нашего вечера и смиренно прошу разрешения поцеловать ваши прелестнейшие ручки.
— Я разрешаю вам это, — томно и расслабленно сказала Тамара Сергеевна.
Монаков сделал было шаг в обход стола к своему триумфу, но вдруг его что-то остановило. Он оглянулся — это жена крепко уцепилась за полу его кожаной куртки. Она поднялась, вынула из пальцев разгоряченного супруга стопку и энергичным жестов выплеснула ее содержимое ему в лицо. Тоном жестким и непреклонным сказала:
— Негодяй! Вот когда наконец ты раскрылся. Мне говорил, что она дура набитая и что тебе смотреть на нее противно. Ах ты, бабник проклятый! — С этими словами уважаемая супруга с силой и быстротой настоящего чемпиона по боксу стала хлестать Монакова по щекам.
Ошеломленный, он даже не пытался защищаться. Голова его моталась, а во рту что-то булькало, будто он давал слово никогда в жизни больше не поднимать тост за прекрасных женщин или просто давился собственным языком.
Когда общий шок прошел, присутствующим с трудом удалось оттащить разъяренную супругу от бледного, испуганного Монакова…
По дороге домой он с обидой говорил:
— Ну что ты набросилась? Ведь я не о ней. Я вообще. Образно. Забыла, что ее муж — мой начальник? Плакала теперь моя заграничная командировка.
СМЕШНОЙ СЛУЧАЙ
Я тоже люблю посмеяться. Особенно если что-то стряслось не со мной, а с кем-то другим. А то вот украли у меня на пляже джинсы. Ну, часы в них были, документы, деньги кое-какие. Все, конечно, от души смеялись. Кроме меня.
Ладно, думаю, смейтесь. Позвоню-ка лучше домой, жене. Она посочувствует. Может, даже отругает. И то легче будет. Жена выслушала меня и молчит. Кричу: «Слышишь меня?» В ответ «да» и какой-то непонятный звук наподобие «фррр». Ого, думаю, как переживает.
— Ты смеешься? — спрашиваю.
— Да, — говорит жена. — Извини, Петя. Но все это ужасно смешно.
— А что же в этом смешного?
— Я представила, как ты с пляжа в трусах бежал… Фррр!
— И вовсе не в трусах, — обиженно сказал я.
— И трусы украли? — спросила жена.
— Нет, трусы не украли, трусы пока на мне, — сказал я. — А по городу я, если хочешь знать, шел в чужих брюках. Одолжил у одного. Пока. — И повесил трубку.
По городу я действительно прогулялся
Знакомый мой, тот, у кого я одолжил брюки, — человек, конечно, порядочный и даже душевно симпатичный, хотя тоже со странностями. Перед ужином встречаю его, он мне подмигивает и крепко так, дружески жмет руку.
— Ну как, — говорит, — дошел?
— Дошел, — говорю, — спасибо, дружище. Выручил.
— То-то же, — говорит он и снова подмигивает.
Думаю: чего это он подмигивает? Странный какой-то тип. Ну, дал свои брюки до дома отдыха добежать, а теперь подмигивает. На что это он намекает, интересно?
— Спасибо! — еще раз говорю. — Большое спасибо, старина. От души благодарен. Выручил ты меня, можно сказать.
— А раз так, — говорит он, — с тебя причитается. Не меньше.
— За что? — говорю. — Брюки ведь не у тебя, а у меня свистнули…
— А за то, — говорит, — что выручил.
— А-а-а-а… — говорю. — Теперь ясно, почему ты мне подмигивал. А я никак в толк не мог взять. Но если хочешь, это с тебя причитается.
— Это еще почему? — удивился он.
— А потому, что брюки твои в два раза шире моих и без ремня. Внизу бахрома. А ты еще за девушками в них ухаживаешь.
— Вот она, твоя благодарность, — сказал он. — А я ведь тебе от души помог. Мог бы и не давать свои брюки. И никто бы меня не осудил.
— Ты мне от души помог, — сказал я, — а я тебе от души благодарен. Вот мы и квиты.
— Вот ты какой, — сказал он, отворачиваясь.
— А ты сам какой? — сказал я. — Посмотри на себя в зеркало.
В общем, расстались мы недовольные друг другом.
Пошел я в милицию. До чего же там все-таки вежливые люди. Особенно один, Виктор Лукич. Вначале выслушал меня. Потом стал задавать вопросы. Так усиленно интересовался моей персоной, что я даже забеспокоился, не притянут ли меня самого за эти самые брюки. Еще впутаюсь в какую-нибудь нелепую историю. Да нет, не притянули. Обошлось.
— Вот что, молодой человек, — улыбаясь говорит Виктор Лукич, — вы пришли не по адресу. Вам надо обращаться в бюро находок. Потому как джинсы ваши не украли. Просто вы сделали кому-то хороший подарок.
— Как не украли? — удивился я.
— А так, — сказал Виктор Лукич. — Вы забыли в кабинке свою вещь, а кто-то нашел ее…
И чтобы облегчить мои моральные страдания, Виктор Лукич рассказал, как один мужчина решил с шиком провести отпуск на Южном берегу Крыма и захватил с собой для этой цели все свои сбережения. В первый же вечер пригласил в кафе одну миленькую девушку, щедро угощал ее, красиво расплатился, а потом гулял с ней по приморскому парку и охотно делился своими планами. Она пожаловалась, что ей холодно, и он, как истинный джентльмен, накинул ей на плечи свой пиджак. Спустя некоторое время девушка деликатно сказала, что ей надо на минутку отойти. Зашла она в кусты, а он стоит умиляется — какая, мол, культурная девушка. И попросила совсем как маленькая. Так он ее и видел. Вместе со своими сбережениями.