Субъект. Часть первая
Шрифт:
– Ваша фамилия? – вполголоса поинтересовалась преподавательница, – впрочем, неважно, – перебив меня на полуслове, она посторонилась. – Надеюсь, впредь будете пунктуальней.
Вклинившись в предпоследний ряд, я уселся рядом с похрапывающей жертвой ночной смены. Стараясь не шуметь, достал все необходимое. Однако мысль о том, что я способен перекрыть своей возней вещание преподавателя, была опрометчивой. Её голос гулко разносился по залу, заставляя подпрыгивать клюющих носом учеников.
– Нейроны, проводящая поверхность которых выстлана миелинизированной оболочкой, имеют преимущество над теми нервными волокнами, которые не содержат миелин.
– В обоих случаях происходит деполяризация мембраны, однако, с изолирующей оболочкой миелина она проистекает быстрее? Почему же?
Какая-то студентка шумно выдохнула, пряча лицо в ладони.
– В чем дело? – напряженно поинтересовалась лектор.
– Зачем это нам? – сдавленно спросила девушка. – Нас и так на других предметах травят. Так еще и здесь! Ну разве это так важно знать, как проходит эта мембрана?! – в ее голосе зарождались истерические нотки. – Мозг уже перегружен!
– Да вы что? – недоверчиво воскликнула лектор. Настолько недоверчиво, что я уловил издевку. – Нет, он не может перегрузиться, если, конечно, вы им умеете пользоваться.
– Купи себе таблетку для мозга, – то ли в шутку, то ли всерьез посоветовал кто-то студентке с соседнего ряда. – Включишь его с десяти до ста процентов.
– Что за чушь? – услышала лектор. – Это вы где такого нахватались?
– Ну, это же… Фильмы ведь про это есть…
– Псевдонаучные фильмы, смеющие рассуждать о принципах мыслительной деятельности, – выплюнула лектор. – Нет никаких десяти и ста процентов. Нет никаких спящих участков мозга. Все отделы мозга функционируют по мере надобности. Другое дело, что биологическая ткань – это не медный провод, так что связи между этими отделами имеют свойство за ненадобностью ослабевать. И даже исчезать… Так что, – ее разноцветные глаза насмешливо блеснули из-под очков с хищно заостренными углами оправы, – бояться надо вовсе не перегрузки мозга…
– Ага, так и скажу диспетчеру подстанции в следующий раз, – хрипло забормотал рядом со мной жертва ночной смены, – при всем уважении… Но зачем нагружать мозг знаниями, которые не пригодятся на работе? Мне ж не в профессоры идти…
– По-вашему, эта информация никчемна? – вскинула бровь лектор.
– В моей работе – да…
– А с чего вы взяли, что она ваша?
Жертва ночной смены как бы отмахнулся взглядом и снова завалился на парту.
– Слушайте, – изменившимся тоном произнесла лектор, – вы можете вызубрить весь материал, все эти механизмы, разглядев их лишь издалека, удачно отчеканить на сессии то, о чем не имеете представления, а через неделю выкинуть это из головы. А можете погрузиться в суть, – в ее зеленом глазу вспыхнул фанатичный огонек ученого, – проникнуть в глубинные детали, найти инициаторов всех этих необычных явлений. Поняв, как это работает, вы уже не сможете быть прежними. Ваше любопытство будет расти в поисках все новых ответов, впоследствии чего ваш статус зарекомендует себя как настоящего специалиста. Востребованного и уважаемого.
Аудитория замолкла. Те, кто пытался оправдать свою неуспеваемость, пристыженно поникли, и даже отъявленные бездельники сделали серьезное лицо.
– Мне кажется, это то, зачем вы пришли сюда, – промолвила лектор, – поэтому соберитесь и сосредоточьте внимание на моих словах. На словах, а не на иконе его величества Павлова, вы меня слышите… – повысила она голос на студентку. Та, дернулась, будто проснулась.
– Слышу, да.
– Не имею ничего против игр воображения, – понимающе усмехнулась лектор. – Но так ли уж в нем много правды? Есть ли смысл погружаться в собственные мысли, когда вокруг столько чужих?..
Само собой есть, – хотел воскликнуть я, но не пожелал лишний раз заострять на себе ее внимание.
Собственные мысли мне всегда казались предпочтительнее чужих… А игры воображения так вообще были для меня чем-то повсеместным. Действительно, правды в них было мало, но так ли уж она была важна, если все было по-моему, все устраивало…
Для меня воображение представляло собой утопию, в которой можно было удовлетворить все потребности сполна. Любой сюжет, действие и даже момент я был способен обдумывать сколько угодно, выверяя тонкость произнесенных мною слов…
Писать сценарий моим и чужим движениям, отточенным вплоть до сотой доли градуса, чтобы потом, смакуя, наблюдать за этим всем со стороны…
Но это лишь тень той настоящей привлекательности, коей обладало воображение. Его главным козырем являлись возможности. Какие угодно, даже абсолютно неадекватные. В воображении мир выстраивался далеко не на общепринятых законах. В нем царили только мои идеи, лишь иногда позволяя идти с ними в ногу чему-то привычному мне, но только лишь для контраста, для самоутверждения бесконечно превосходящему над ограниченным. В конце концов, только в воображении я мог по-настоящему быть самим собой…
Я окончательно абстрагировался, засмотревшись на самого себя, совершавшего некий, в меру пафосный подвиг. Переливающийся тонами голос профессора нейрофизиологии я слышал, но не воспринимал, все это стало блеклым и вторичным. Течение событий в моем воображении заело, как пластинку, поставив фрагмент выдуманного кинофильма на повтор…
Я проваливался в теплые объятия сна, лишь краем уха воспринимая свою и окружающую реальности. Тело цепенело, а среда, которую заполоняло мышление, стала ледяной и студенистой, как вода в проруби, отчего мысли обледеневали и, потеряв способность летать, шли на дно и, дойдя до него, беззвучно разбивались… Водопад убаюкивающих воспоминаний, шум которого упал почти до нуля… Но одно из них мне показалось…
– …его повреждения приводят к антероградной амнезии, – гаркнула лектор где-то совсем рядом, заставив меня подпрыгнуть.
– Кто скажет, что опосредует нам связь с миром?
– Глаза, уши, – тут же среагировал какой-то парень.
– Обоняние, – поддакнул кто-то еще.
– Органы чувств, – выразился некто более точно.
– Точнее! – потребовала лектор.
Но, кажется, узкоспециализированные знания на этом у аудитории закончились, взгляды потухли.
– Ре…, – невольно вырвалось у меня.
– Рецепторы! – воскликнула лектор, не дождавшись. – Они оповещают о событиях, происходящих вокруг нас, включая то, что проистекает внутри тела. Самыми наглядными рецепторными органами являются ухо, глаза, нос…
– Мой монолог, – она развела руки в стороны, пытаясь обхватить пространство, – не более чем волна колебаний воздуха самой разной частоты, высоты и тембра. Однако сколько смысла несут в себе эти волны!.. И пусть диапазон восприятия звуковых волн у человека несколько скромнее, чем у той же собаки, но собака или любое другое животное не способно дифференцировать слуховые впечатления так, как это делаем мы, чтобы, например, вникнуть в чужую, пускай даже самую сбивчивую речь. Я уж молчу про музыку…