Субъектность литературно-художественной деятельности
Шрифт:
Меняю шесть воевод на одного скомороха.
Многих нашла в Интернете, кое-кого – у Барсукова, генеалога девятнадцатого века.
Мертвая информация. Что мне Гекуба!
А они смеются. У них, видите ли, общество. Они живые?!
Общество, связанное честью, с удивлением открыла Нэнси Шилдс Коллман, профессор Стэндфордского университета.
Ах вы мои воеводушки, дети боярские, однодворцы и крестьяне государственные! Учителя и заступники, зануды и проказники. Не сменю вас на скоморохов-глумотворцев:
Эх, птица-тройка! Не то ли это знание, что строит личность? Не то ли, что поднимет общество? Дай ответ! – Не дает ответа.
Из вечного города Рима прозревает Гоголь свою Россию.
И нас.
Ночь настала. Птицеголовые задремали. Кто держит паузу?
Ангельский хор поет тихо-тихо (нет у ангелов информации – одни знания).
Время тьмы – время испытаний. Птицеголовых мало: клиповая культура. Культурная пауза. Бог Тот в трауре.
Но ангелы чуют рассвет. И смотрят на нас – кто бы подумал? – глазами Гоголя.
Так вы хотели узнать про общество знаний? Про информацию? И кто нужен России?
А нужен школьник, смеющийся и плачущий вместе с учительницей и товарищами над героями великой русской литературы.
Чтение как повседневное занятие [72]
Похоже, в наше время читают все. И каждый день.
Только читают разное и по-разному. Один – эсэмэски, другой – толстые книги, вроде романа «Война и мир» в 4-х томах, бумажное издание.
Еще читают правила компьютерных игр, кулинарные рецепты на женских сайтах, светскую хронику, прогноз погоды, электронные билеты и названия станций.
Мало тех, кто читает древние рукописи, очень много – читающих вывески. Ибо как же без этого?
Так в чем проблема? А их несколько.
Первая: падение общего уровня культуры. Выросло малограмотное и почти невежественное во многих вопросах поколение. Поколение гаджетов, чатов и «ВКонтакте». Зачем запоминать ненужную информацию? Всё можно найти в «Вики». Всё и сразу.
Вторая проблема: постепенное исчезновение общего кода культуры. Социологи забили тревогу лет десять назад: публика читает настолько разное, что не пересекается в духовном поле нации. Школьную программу, золотой набор классики, последний оплот общенационального чтения, читают те, кто учится в школе (а не все сейчас туда ходят). Те, которые туда ходят и читают, не всегда читают полный текст. Те, которые читают полный текст, не всегда его адекватно (глубоко, полноценно) воспринимают. Те, которые адекватно его воспринимают, не всегда его хранят в памяти – см. предыдущий пункт.
Третья проблема: новое поколение У, оно же ЯЯЯ. «Мышление
Десять дел сразу потому, что надо спешить.
Почему надо спешить?
– …Что?
«– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе. – Для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?»
Как бы и нам сделать невозможное: чтобы нация зачитала настоящие книги?
Персонаж против автора [62]
Персонаж замкнут рамками романа, его разглядывают, изучают читатели. Не вырвешься.
Но этот вырвался.
«Я не Грушницкий! – уверял себя и всех Мартынов. – Грушницкий – не я!»
Это надо еще доказать.
Автор долго не замечал перемен в прототипе. Недалекий фат – пруд пруди таковских. Но не злодей же!
Со времен юнкерского училища Мартышка играл роль обезьяны Бога, то бишь Лермонтова: Лерма неприличные стишки писал – Мартыш не отставал, Лерма на шпагах дрался – Мартынов не хуже. Когда ж Михал Юрьич выпустил роман с ужасным Печориным, Николай Соломонович решил, что получил, наконец, шанс вырваться вперед.
Написал роман с положительным со всех сторон персонажем, князем Долгоруким. (Некий г-н Достоевский после передрал фамилью главного героя.)
А Лерма не успокоился и сочинил стихотворение «Валерик», вовсе неприличное для боевого офицера. Мартынову ничего не оставалось, как срочно написать правильную патриотическую поэму «Гюрзель-аул». «Мы их травили по долинам…» и так далее, помните? Нет? Странно-с.
А что помните-с?
«…Небо ясно. Один воюет он. Зачем?»
Глупый вопрос.
Еще один пацифист-офицер выискался в русской литературе после Севастополя. Дурные примеры… ну, и так далее.
А трудно быть обезьяной Бога: все над тобой смеются.
«Горец с кинжалом» – «Mont рои» – невинный экзерсис (надоел бесконечный «Авиньон-Совиньон», захотелось чего-то поновее, на ту же мелодию).
Господи, и из-за этого стреляться?!
Но обезьянка оказалась злой. Кинжал болтался на правом боку ниже колена, это неудобно: ударял по ноге при ходьбе. Но Мартышка жаждал выделиться.