Субмарина «Голубой Кит»
Шрифт:
Наполовину она была написана цифрами, наполовину – чистая. Катя потянулась поставить ее на место и увидела на стене белый квадрат, в нем черный череп и кости. Надпись: «Смерть!»
Раньше этот плакат закрывала книга.
Катя сползла на пол. Огляделась. Зеленая линия зловеще подмигивала ей. Звенело в ушах. Язык стал сухой и шершавый. Все страхи сразу припомнились Кате: и огни Святого Эльма, и паруса, изодранные ураганами за тысячу лет, и сам «Летучий Голландец», мертвый капитан с мертвой командой.
И еще – говорящая рыба за
Катя бросилась к двери и повисла на затворе. Она уже набрала воздуха, чтобы заорать, заплакать, и вдруг услышала шум. Крестовина затвора зашевелилась в руках как живая, – кто-то открывал дверь с той стороны, звякал металлом.
Этого Катя не могла выдержать. Она метнулась от двери в угол и втиснулась, как ящерица, между стеной и железным шкафом. Замерла.
Дверь с шорохом отворилась. Густой тихий голос произнес несколько слов. С перепугу Катя не разобрала, что было сказано. Потом звякнул затвор. Дверь запирали за вошедшим. Катя чувствовала, он был здесь…
Через несколько секунд застучала фанера под мягкими шагами. Еще мгновение, и из своей щелки девочка увидела спину вошедшего. Он был худой, высокий, в синем морском костюме и берете. Он полуобернулся – безусый, с длинным подбородком и прищуренными глазами.
Катя неслышно задвинулась поглубже.
Длиннолицый не торопясь подошел к стене с окошечком. Нагнулся к приборам, посмотрел. У зеленой линии покачал головой – наверное, взволнованная рыба дышала чаще обычного… Пощелкал по окошечкам, посвистел. Оглянулся, подобрал табурет. Поставил на место, пожимая плечами. Погасил сигарету о подошву, окурок положил на стол. Открыл глазок и щелкнул выключателем.
– …пони-нимаюнепо-понимаюне-аюнепониим-онимаюне-онимаюне…
– Мак, замолчи! – густым басом проговорил длиннолицый.
Мак замолчал, отчаянно хрипя дыханием.
– Ты – карающий меч судьбы! – сказал длиннолицый. – Ты – чудо инженерной биологии!
Право же, в его голосе была нежность. Катя подсматривала из угла, стараясь не дышать.
– Какие приказания, – послышался металлический голос рыбы.
Она успокаивалась, хрипы становились все реже.
– Атакуй изображение! – коротко приказал человек и через секунду добавил:
– Ты молодец, карающий меч судьбы!
– Жуткий молодец, – отозвался Мак.
Длиннолицый еще раз покачал головой, раскрыл кожаную книгу, сверился с ней, хмыкнул. Выключил микрофон и принялся рассматривать зеленую линию, бормоча:
– Возможно, возможно… Не могу поручиться, с какой стати я скажу «жуткий молодец»? Возможно, он теряет устойчивость. Проверим… – Послышались щелчки переключателей и снова бас:
– Устойчивость в норме… Спросить у него? Он слишком взволнован… Не-ет, я так не говорю, не-ет… Стоп! Где шоколад? Крысы не едят обертку. Печать на двери была цела… Стоп, капитан!.. Ганс не мог говорить с рыбой, зато молодцы могли подделать печать… Молодцы!
Капитан медленно покачал пальцем у себя перед носом, бормоча:
– Жу-уткие молодцы, жуткие… – И внезапно он подобрался, шагнул вперед и присмотрелся к чему-то на столе.
На проводах висел Панька!
Катя бессознательно рванулась – схватить мышонка – и задела локтем за гулкое железо. И еще быстрее капитан обернулся и направил на нее пистолет.
22. БАБУШКА ТАНЯ
В эту самую минуту Любаша Теплякова бежала в проходную. К теще начальника, Татьяне Григорьевне. А бабушка Таня не умела ждать. Точь-в-точь, как ее внучка. Пока Любаша бегала, Татьяна Григорьевна металась по вестибюлю, как рысь по клетке. Игорь стоял у кошелки, упрямо наклонив голову. Увидав гонца, Татьяна Григорьевна подхватила кошелку. Игорь не шелохнулся.
– Де он? Идет?! – не своим голосом крикнула бабушка и тут же погрозила Игорю:
– Молчит! Деревянный ты. Где ж у тебя сердце?
– Он скоро, – залепетала девушка, – скоро освободится. А директор, сам директор…
– Ско-оро? Дире-ектор?!
Бабушка разжала руку – кошелка брякнулась об пол. Горестно звякнул термос. Со стремительностью ястреба Татьяна Григорьевна ринулась на прорыв – мимо смешливой вахтерши.
– Мамаша, нельзя! – выкрикнула вахтерша и в растерянности нажала кнопку вызова начальника караула.
Он был на посту, бравый Евграф Семенович, и попытался задержать Татьяну Григорьевну. Куда там! Бабушка отпихнула его могучей рукой и широким шагом пошла по двору. Люба застучала каблучками следом, отругиваясь от Евграфа Семеновича:
– Поймите, дядя Евграф, у Гайдученко с дочерью несчастье!.. Мало что не положено! Поймите, некогда пропуск оформлять. Ну я сейчас выпишу – задним числом, Яков Иванович подпишет…
Про Игоря в горячке забыли, хотя без него, собственно, все предприятие лишалось смысла – он один знал, в чем дело. И, конечно, первой спохватилась бабушка Таня.
– Де хлопчик? Геть! Ступай за хлопчиком! – Она закричала на самого начальника караула, так что он засомневался даже и сделал шаг назад.
– Я сбегаю, сбегаю! – заторопилась Любаша. – А вы, дядь Евграф, проведите их в лабораторный корпус. Ну пожалуйста!
И – чудо! – начальник караула махнул рукой и произнес:
– Пройдемте!
Об этом чуде будут долго вспоминать в институте. Как теща Гайдученки заставила самого Евграфа Семеновича, служаку, провести ее к зятю. Как всегда, лавры будут отданы победителю, и все забудут о Любашиной миротворческой роли. Между тем охрана института – дровненские пенсионеры – очень гордилась Любкой Тепляковой, дочерью покойного Павла Теплякова. Из дровненской молодежи одна Люба была физиком-теоретиком, и уже была объявлена защита ее кандидатской диссертации. И караульный начальник махнул рукой, поправил орденские колодки и произнес: