Субмарина
Шрифт:
Он лежит на спальнике. Роняю на него пакет.
Он садится, грязными руками трет глаза.
— Я спал, — говорит.
— Да.
— Я спал.
— Уже половина четвертого, Иван.
— Я есть хочу, так что лучше спать.
— Посмотри в пакет. Подарок.
Он принимается доставать журналы, листает, вынимает новые.
— Подожди пока, не смотри, пока я не уйду, а то как-то неудобно.
Он кивает, не смотрит на меня. Бережно складывает журналы в пакет, не отрывая глаз от обложек, писек и сисек.
— Давай поедим, — говорю
Мы с Иваном идем по району. К шаверма-барам. Беру ему поесть. Он лопает молча, сосредоточенно, поливает порцию соусом чили. Ест и запивает. Аккуратно вытирает рот и поднимает глаза. Спрашиваю, не пойти ли нам к Озерам. Иван проходит со мной часть пути. Успевает рассказать, что страус — единственное животное, глаза которого больше его мозга. Что белые медведи — левши. Говорит, ему надо куда-то по делу.
Я знаю, дома его ждет пакет с порнухой. Видел, как он набивал карман салфетками.
Я возвращаюсь в общагу, сумка, полная пива, оттягивает плечо. И сверх того, пару бутылок я уже всосал.
Наверху, в коридоре, слышны голоса Дверь в комнату Тове приоткрыта. Снимаю сумку с плеча и открываю дверь. Тове сидит за столом. Блузка застегнута криво, волосы в беспорядке, глаза бегают, она как будто не совсем в себе. Рядом стоит София. У Тове ярко-красное лицо, как будто внутри у нее огонь. Она чешет щеку. Движение не кажется осознанным.
— …С тем же успехом я могу и здесь умирать. Если они уверены в том, что я умру, а они уверены, абсолютно убеждены. Так я с тем же успехом могу…
Голос хриплый, как будто она недавно кричала.
София кладет ей руку на плечо. Говорит тихо:
— Они хотят тебе добра, Тове, я уверена они хотят тебе только добра, Тове.
— Откуда они знают, что мне нужно? Что они об этом знают? Они меня спрашивали? Меня спрашивали? Пей те таблетки, пей эти таблетки. Запивай вот этим.
— Тове, никто не хочет…
Тове сбрасывает руку Софии. Кричит осипшим голосом:
— А ты не смей! Не смей тут стоять и…
София отступает назад. Только теперь я замечаю, что под вязаной кофтой на Тове белая больничная одежда.
София отодвигает стул, садится в метре от Тове, склоняется вперед.
— Тове, ну ты же нездорова…
Тове принимается копаться в карманах кофты, достает смятую пачку «Сесиль». Засовывает в рот согнутую сигарету, но не может зажечь спичку, руки слишком сильно дрожат. Я подношу к ее лицу зажигалку, и она посасывает сигарету, пока та не загорается. Благодарно на меня смотрит.
София встает:
— Давай мы заварим тебе кофе, Тове?
Та кивает, глубоко затягивается сигаретой.
— Они хотят, чтобы ты там лежал и умирал, а потом они тебя с чистой совестью вычеркнут. — Она произносит эти слова тихо, в основном обращаясь к себе самой.
София налила в кофеварку воды и теперь ищет кофе в шкафчике.
— Наверху.
Тове показывает рукой, рука скачет вверх-вниз, стряхивая пепел с сигареты.
Тове держит чашку двумя руками, пьет большими глотками, третья сигарета дымится в пепельнице. Глаза пустые.
— Они хотят, чтобы ты там лежал. Просто лежал…
Мы даем ей возможность попить кофе в молчании.
София снова наполняет чашку и говорит:
— Тове, я думаю, нам лучше позвонить в больницу…
Тове приходит в себя, снова говорит так громко, что можно подумать, будто она обращается к полному залу:
— А вы можете катиться, идите вы оба, вон отсюда, убирайтесь…
— Тове, мы просто хотим… — София замолкает, умоляюще на меня смотрит.
Я говорю:
— Думаю, лучше, если ты вернешься, Тове. Там тебе смогут помочь, Тове.
Когда они пытаются усыпить твою бдительность, то всегда обращаются по имени. Повторяют его. Чтобы контролировать ситуацию. Так только что делала София, и теперь так делаю я. Мы оба испытали это на себе. И не раз.
Тове не отвечает. Снова пьет кофе. Глоток за глотком.
София головой указывает на телефон на стене. Я звоню в справочную, узнаю номер больницы в районе Биспебьерг. Сообщаю им имя Тове. Они знают, в чем дело.
После того как за Тове приехала машина; после того как они истратили все доводы, вежливо попросили, а под конец под белы руки увели, а она кричала, визжала, только после этого мы с Софией ушли в комнату. Мы лежим на ее кровати, ее рука у меня в штанах. По большому счету рефлекс, такое вот приветствие.
Я слишком устал, чтобы реагировать.
Сначала я решил, что она обиделась, но тут она улыбнулась. Я закрыл глаза, чувствую, как ее рука гладит мои ершистые волосы. Думаю: если бы у меня была бабушка, наверняка она так бы и делала, укладывая меня спать. В доме пахло бы пирожками, на бабушке — фартук с цветочками. Мне это не нравится, но я уже отключаюсь. Прежде чем уснуть, я успеваю пожелать, чтобы присутствие Софии прогнало мои грезы.
Амагер-Странд, мы едем в автобусе. Иван иногда бывает здесь, это место напоминает ему о детстве. О мороженом на пляже. О папе, о маме. О сэндвичах на солнцепеке и потных колбасках, от которых желтели пальцы. Иван бывает здесь, находит местечко в тени и спит, пока народ не расходится по домам. Обычно на пляже хватает бутылок, чтобы насобирать на обратный билет. А то он пешком идет, а деньги тратит на еду.
Мы в автобусе, Иван смотрит на меня. Спрашивает:
— Почему девушкам нравится, когда им между ног суют бутылку?
— Я сильно сомневаюсь, что им это нравится.
Внимание Ивана снова рассеивается. Если посмотреть в окно, наверняка увидишь там девушку. Мы приехали.
Многое изменилось с тех пор, как я был здесь с Кемалем, он как раз машину купил. Мы катались, слушая урчанье мотора. Здесь была форменная помойка вкупе с предприятиями тяжелой индустрии. Снимаем ботинки, идем по песку. Люди сидят семьями. Много молодежи.