Субмарины уходят в вечность
Шрифт:
Несколько мгновений Скорцени сверлил Гиммлера взглядом, решаясь на откровение перед ним как на самый рискованный шаг.
— Мне действительно очень хотелось спасти фюрера Велико-германского рейха.
— Вот-вот, — подбодрил его Гиммлер, как следователь — преступника, созревшего для трудного, убийственного для него самого признания. — Все-таки хотелось бы. Я вас понимаю, именно поэтому и задал этот вопрос.
— Но всякий раз, когда я задумываюсь над последствиями подобной операции, то начинаю понимать, что это я всего лишь буду пытаться спасти… фюрера, истинного вождя Великогерманского рейха, в котором так нуждается сейчас германский народ. А на самом деле спасу я всего лишь… Гитлера. Все того же Гитлера, который уже упустил свой шанс и при этом погубил армию, СС и всю Германию. Но если я способен спасти только Гитлера, тогда возникает вопрос: ради чего?
Дослушивал его Гиммлер, опустив голову и потирая носком сапога до блеска надраенную дощечку паркета.
— Вы не догадываетесь, Скорцени, насколько точно вам удалось сформулировать все то, что лично мне сформулировать так и не удалось. Даже для самого себя.
33
Декабрь 1944 года. Атлантический океан.
Борт субмарины «U230» (позывной — «Колумбус») из состава секретного соединения субмарин «Фюрер-конвоя».
Когда на рассвете капитану почтово-пассажирской шхуны, шедшей под бразильским флагом, рулевой доложил, что справа и слева по борту всплыли германские подводные лодки, он попросту не поверил. И лишь увидев с бака своего судна две идущие параллельным курсом огромные субмарины со свастиками на бортах, понял: то ли все еще не пришел в себя после вчерашней вечерней попойки, то ли мир действительно перевернулся.
В этой части океана капитан «Императрнс» готов был увидеть все, что угодно, — хоть «летучего голландца», а хоть спускающегося с небес Огненного Змея, легенды о котором гуляли по портовым кабачкам всего латиноамериканского побережья, но только не германские субмарины! Только не эти призрачные подлодки со свастиками на бортах.
А еще через несколько минут двигатель шхуны был заглушён, а все двадцать шесть членов экипажа во главе с капитаном Манеасом, а также четверо почтовых служащих стояли на коленях в носовой части судна и, творя молитвы, наблюдали, как по двум абордажным трапам на борт поспешно поднимаются вооруженные автоматами германские матросы.
Вскоре в глубине пассажирских надстроек раздались два пистолетных выстрела и несколько коротких автоматных очередей. Это пытался оказывать сопротивление кто-то из троих почтовых охранников, однако пиратствующие германцы быстро пресекли его бессмысленную затею, и все трое охранников, один убитый и двое раненных, но еще живых, полетели за борт.
Ужаснувшись их участи, команда с еще большим рвением предалась молитвам, которыми уже не способна была растрогать ни германских пиратов, ни тем более — Господа.
Ухватившись руками за фальшборт, капитан Манеас, седовласый пятидесятилетний моряк в неприлично засаленном офицерском кителе, наблюдал, как с мостика «Черного призрака» по всплывшему охраннику моряки, подзадоривая друг друга, стреляли, как по живой мишени. По щекам его катились слезы. Вот только оплакивал он не охранника, которого почти не знал, и судьба которого ему была безразлична, а свое убийственное невезение.
Это был его последний рейс. По прибытии в бразильский порт Сальвадор капитан собирался продать «Императрис» местному плантатору и купить себе виллу на берегу океана, в небольшом курортном городке Канавиейрас.
Последние десять лет шхуна служила ему и домом, и местом работы, и местом отдыха. При этом он и экономил на всем, на чем только можно было, и подрабатывал, как только мог, не гнушаясь контрабандой и нередко превращая свои пассажирские каюты в плавучий притон. Да, и в притон — тоже. Самые большие деньги приходили к нему именно в те выходные и праздничные дни, когда он курсировал вдоль побережья, имея на борту двадцать девиц, «арендованных» в одном местном борделе.
Стоит ли удивляться, что теперь у него было достаточно денег, чтобы после десятилетия скромной жизни морского бродяги начать все сначала: новый дом, новая семья и, конечно же, новые, еще более длительные охотничьи выезды на предгорные берега реки Рио-Парда.
— Господин обер-лейтенант, на борту пятьдесят два пассажира, — доложил обер-ефрейтор, занимавшийся вместе с группой матросов обследованием нижних, пассажирских кают.
— Сколько из них женщин?
— Около двадцати.
— Германец не должен употреблять слово «около»; германец — это, прежде всего, точность и пунктуальность. Во всяком случае, так считают все, кроме самих германцев. Мужчин тщательно обыскивать, выводить по трое на корму — и за борт. Причем делать это без лишнего шума.
— А что с женщинами?
— Ты когда в последний раз сходил на берег, обер-ефрейтор, если забыл, что обычно делают с женщинами?
— Понятно! — возрадовался моряк.
— Однако ими займемся попозже и основательно. Без моего личного разрешения женщин не трогать.
— Ясное дело, только после офицеров, — ухмыльнулся молодой подводник ухмылкой мартовского кота.
Как оказалось, один из матросов «Черного призрака» неплохо владел английским. Через него-то обер-лейтенант Алькен, поднявшийся на борт последним из абордажной группы (моряки «Колумбуса» в захвате шхуны участия не принимали), решил провести переговоры с капитаном.
— Мои условия просты, как швартовый узел, — объяснил он бразильцу. — Ты даешь согласие служить нам или отправляешься кормить акул вслед за теми, кто, по глупости своей, оказывал нам сопротивление.
Благородство, проступавшее в тонких чертах лица капитана, мудро соединялось в нем с благоразумием, именно поэтому он ответил:
— В нашей ситуации большей справедливости ожидать трудно, сеньор офицер.
— А яснее выражаться ты не умеешь?
— Яснее не получится, пока вы не изложите свои собственные условия нашего сотрудничества.
— Какие еще, к чертям собачьим, условия? Мы конфисковываем твою шхуну, чтобы до прибытия в Аргентину она служила нам плавучим офицерским отелем. Или плавучим борделем.
— Это ваше решение, капитан, — едва слышно пробормотал Манеас, что тотчас же было истолковано Алькеном как непонимание капитаном «Императрис» всей глубины его замыслов.
— Вы с ним не согласны, капитан?
— Подводники нуждаются в свежем океанском воздухе. На вашем месте я, очевидно, поступил бы точно так же.