Суд идет
Шрифт:
Дома они разошлись по своим комнатам и легли отдыхать.
Но, странное дело! Спасительный и чудодейственный сон Драгану не обнимал — наоборот, бежал от неё, как только она закрывала глаза. Они, глаза, точно под действием какой-то волшебной пружины открывались, и она смотрела в потолок, и дума одна и та же, давно к ней прицепившаяся, закипала в голове всё с новой и новой силой. Она приподнималась на подушке, непроизвольно нащупывала на тумбочке маленькую записную книжицу, ручку и заносила на чистые листочки мысли, являвшиеся сами собой в её голове, и бежавшие, бежавшие, словно нескончаемый родничок, — это мысли всё о том же, о той же проблеме: как привести в действие бесчисленные возможности, что таились в разделе мозга под названием гипоталамус. Теперь она искала ответ на вопрос: есть ли в нём такой участок, — хотя бы крохотный, невооружённому глазу незаметный, но тот самый участок, который позволил бы ей одним импульсом электронных лучей изменять сознание большого количества людей — институтской аудитории, собрания Государственной думы, заседания правительства или какого-нибудь ещё скопления народа в нужную для оператора сторону. Например, агрессивных сделать покорными, злых — добрыми, жадных — щедрыми, подлых — благородными, недоброжелателей — дружественными. Иными словами, изменять национальные гены.
Зашёл Борис. Присел в кресло, стоявшее возле кровати.
— Вижу, не спишь — вот и зашёл. Мы с Фёдором с утра телевизор смотрим. Вас с Павлом видели. Вы там на крыльце трехэтажного дома стояли. Ну, и как?
— Здорово! А ты что думаешь: эту образину спикера удастся им соскоблить?
— Фёдор сказал: удастся, если снести дом и срыть фундамент, на котором он стоял. Но и тогда эта образина появится на стене соседнего здания.
— Наделали хлопот! Вот бы и в Москву полететь, и там портретов навешать. Там-то этих негодяев побольше будет.
В приоткрытую дверь спальни заглянули Павел и Фёдор. Драгана поманила рукой:
— Заходите.
Павел и Фёдор зашли в комнату Драганы, сели полукругом. По их возбуждённым лицам Драгана могла заключить о дискуссии, которая только что кипела в среде её мужиков. Она сказала:
— Вижу, вам не спится. Я тоже не могу заснуть.
И обратилась к Фёдору:
— С тех пор, как мы узнали вас, мы меньше стали спать. А теперь, побывав на спектакле, поставленном по вашему сценарию и при вашей режиссуре, я вот стала думать: а правильно ли мы живём и так ли уж верно то, что мы делаем в своих лабораториях? Ну, наш физик Павел…
Она тронула руку Павла:
— …он на верном пути; в своей лаборатории придумал лазерную иглу. От Русского острова до любой точки Америки достанет. Кольнёт в бочок ракету, та и валится мешком на свою же территорию. Говорят, и в России какую-то маленькую ракетку придумали, она тоже любую дуру и под водой и в небесах настигает и заставляет волчком крутиться, — покрутится, покрутится, да и полетит в то место, откуда вылетела. А?.. Забавная штуковина! Но это всего лишь разговоры: такой-то игрушки, может, и нет на свете; её новорусский Мюнхгаузен придумал, а нашу иголочку мы уж испытали. Так что к Павлу претензий нет, а вот мы с Борисом… А точнее, Борис наш. Он тоже великий полководец! Вон какой Импульсатор соорудил, да только теперь-то не одного мерзавца по носу щелкнуть нужно, а сотню, другую! Всю скупщину.
— И что? — спросил Фёдор. — Что вы собираетесь делать со всеми депутатами? Может, лечить их будете, как недавно полечили моего отца. А если не лечить, так что?.. Убивать их будете? Так юристы вам скажут: это превышение мер самообороны. Депутаты народ голодом морят, а вы их сразу жизни лишаете. Мы у себя на корабле тоже об этом думали, но окончательного решения так и не нашли. Превращать в уродов всё собрание?.. А там, среди депутатов, не одни только вражины сидят. Таких, кто голосует за антинародные законы в русской думе, семьдесят процентов наберёшь, а тридцать голосуют против. Так что же — и генерала Макашова заставишь песенку распевать, и благородного батьку Кондратенко, и русскую Жанну д’Арк Светлану Савицкую?.. Да кто же вам простит грех такой?..
Драгана достала с ночного столика газету, сказала:
— Тут в Белграде напечатана статья русского генерала Макашова. В ней приводится отрывок из документа, опубликованного в Тель-Авиве. Хотите, я вам его зачитаю?
Не дожидаясь ответа, стала читать:
«…но уйти мы должны, если надо будет, не бедными и больными, а здоровыми и богатыми. Деньги — это наши ноги.
Мы смещаем свой центр тяжести туда, куда предварительно переведены наши деньги, наш капитал.
Окрепнув материально в странах рассеяния, собрав с них свою дань, время от времени мы собираемся на земле своих предков для того, чтобы укрепить наш дух, наши силы, наши символы, нашу веру в единство. Мы собираемся для того, чтобы снова разойтись. И так во все века.
Издано в Тель-Авиве в 1958 году».
И далее генерал пишет:
«Будь я не генерал-полковником Макашовым, а прапорщиком, сказал бы: «Где вы видели хорошего еврея?». Но я-то знаю: есть такие. И до сих пор удивляюсь, почему честные, трудолюбивые, добросовестные евреи не выступят против нелучших представителей своей нации, как мы выступали против Горбачёва, Яковлева, Ельцина? Совестливость единиц, как и настоящий патриотизм у русских, сегодня на картину в целом никак не влияет. Пока только писатель Эдуард Тополь, кинопродюсер Марк Рудинштейн предупредили своих дорвавшихся до власти соплеменников…»
А я добавлю от себя: ещё объявился и третий порядочный человек из евреев: Эдуард Ходос, председатель Харьковской еврейской общины — крупнейшей на Украине, а может, и во всём Советском Союзе. Он написал целую серию книг о так называемом еврейском фашизме, захватившем власть на Украине и в России. В аннотации к его книге «Еврейский удар» издательство «Пересвет» пишет: «Автор открыто заявляет, что сегодня самая враждебная сила всему человечеству — еврейский фашизм — хабад, адово порождение из Бруклина».
Интересно будет сравнить две аннотации: эту вот к книге Эдуарда Ходоса «Еврейский удар», и другую аннотацию, предпосланную петербургским издательством «ЛИО Редактор» к моей воспоминательной книге «Последний Иван». Я и мои издатели, воспитанные на ложных идеях интернационализма, не были столь категоричны и откровенны; искали обтекаемые слова и мягкие аттестации, но уже и в той коротенькой прокламации просвёркивали молнии нынешних политических страстей.
Вот она, эта аннотация:
Дорогой читатель! Если ты русский — прочти эту книгу. Она писалась для тебя. Иван Дроздов — русский писатель, его книги замалчивались, их объявляли вредными и опасными. О себе он сказал: «Вся моя жизнь прошла в журналистском и писательском мире, а там много евреев. На обложке этой книги я мог написать: «Пятьдесят лет в еврейском строю». Но я своей книге дал имя «Последний Иван». Это потому, что они теснили меня со всех позиций, и я уходил, но уходил последним, когда уже не было никаких сил бороться. Ни одной позиции я не сдал ни под Сталинградом, ни под Курском, ни в битве за Будапешт, но здесь… отступал. Вместе со всем русским народом. А вот почему мы отступали, читатель узнает из этой книги.
Итак — два мнения: еврея и русского. Но в нашей книге, поскольку речь в ней идёт уже «о последних днях Помпеи», когда решается вопрос: быть или не быть России, нам, наконец, пора понять, а что же это за зверь такой, наш нынешний противник, сумевший впервые за историю России нанести ей смертельный удар, и когда уже самые несгибаемые оптимисты дрогнули и упали духом — в это страшное для России время мы пытаемся разглядеть своего врага и, всё-таки, подняться с колен, достать дрожащими руками комель той спасительной булавы, за которую всегда в критические минуты своей истории хватался русский человек и, как былинный богатырь Илья Муромец, шёл на своего обидчика и обрушивал на его голову свой гнев Господний — и, слава Богу, всегда одерживал победы. Но сдюжим ли мы сегодня? Найдём ли силы? Ведь враг-то и поныне для большинства русских людей остаётся невидимкой. Враг идёт на нас со сладенькой улыбкой и хватает за горло незаметно, пережимает сонную артерию. Враг ведёт на нас нашу же русскую родную нам молодежь — наших сынов и внуков, и они, зачумлённые его посулами, не хотят и слушать отцов и дедов, они составляют главную ударную силу врага.