Суд Линча
Шрифт:
– Ну надо же! – ахнула она. – Такой большой экран, цветной и так четко показывает!
Она, держась по стенке, прошла на кухню, куда зашел Павел. Тем временем Павел хозяйничал на кухне: открыл висящий на стене шкафчик и вынул оттуда два массивных фарфоровых бокала, поставил на стол, открыл холодильник и вынул оттуда большую тарелку с пирожными и графин с каким-то оранжевым напитком. Налил бокал и обратился к Антонине:
– У Ксении Ферапонтовны всегда в холодильнике лежат свежие пирожные. Угощайся!
– А это что такое? – показав на напиток, спросила Антонина.
– Это? Просто сок
– Матери! – поправила Антонина и осторожно поднесла ко рту бокал с соком.
– Ну ты скоро? – крикнул Павел Петру. – Через два часа нам с вещами явиться в военкомат, а ты даже не одет. Где мать? Что, она не придет тебя провожать?
– Почему только меня? Она придет нас провожать прямо туда, в военкомат. Ее срочно вызвали на работу, там вагоны прибыли с импортной мебелью, – кричал Петр из маленькой комнаты. – Там на подоконнике коробка стоит. Мама сказала, это подарок для Тони. Возьми, отдай ей.
Павел взял с подоконника коробку и открыл. Там лежали два флакончика с перламутровым лаком и маленькая зеленая ювелирная коробочка. Осторожно открыл коробочку и вынул оттуда золотой перстень с массивным красным рубиновым камнем. Павел взял руку Антонины и надел на палец перстень.
– Теперь ты окольцованная барышня, дождешься моего возвращения из рядов Советской Армии, – произнес Павел и поцеловал Антонину.
Тут раздался звонок в дверь.
– Наверное, мать твоя пришла, – сказала Антонина и положила перстень в коробочку.
– Она не звонит, у нее свои ключи. Это, наверное, Лариса.
– Иду! – крикнул Петр и побежал открывать дверь.
Он был одет в темно-синюю новую спецовку, этикетки у которой висели, привязанные к воротнику куртки сзади и у ширинки брюк спереди.
– Это что за маскарад? – засмеялась Лариса, увидев Петра в спецовке.
– Это мать принесла со своей базы, чтобы я надевал вместо костюма. Не надевать же хороший костюм? Все равно его там выбросят. А стареньких костюмов у меня нет, мать давно их выбросила.
– Ты бы хоть ценники оторвал, – сказала Лариса и обняла Петра, стали целоваться.
Павел закрыл дверь на кухню и обнял Антонину.
И вот они в воинской части, точнее в бане. Стоят в шеренгу человек тридцать, все голые. Старшина Панасенко, усатый мужчина, черноволосый, небольшого роста, фуражка чуть на боку, натянутая на глаза. Держа руки за спиной, он чинно ходит перед строем и, не глядя на лица солдат, объясняет:
– Кто хочет свою гражданскую одежду отправить домой, родным, напишите на клочке бумаги свой адрес и оставьте вместе с одеждой на лавке. Сержант Лапшин организует посылки и отправит ваши вещи по указанному адресу. А кто не хочет этого сделать, там у Лапшина стоит большая корзина, бросайте все туда. По одному подойдете к сержанту, назовете свой размер одежды и обуви, Лапшин подберет вам сапоги и одежду, покажет, как заворачивать портянки, затем зайдете в душевую, помоетесь, наденете солдатскую форму и постройтесь здесь. Понятно?
– Понятно! Да! Разумеется! – раздались крики со всех сторон.
– По-нят-но, да-а… Что за ответ?! Впредь вы должны отвечать по уставу, по-солдатски: «Так точно!» – коротко и ясно. Понятно!
– Так точно!
– Разойтись!
Все разбежались, кто к Лапшину, кто в душ, кто стал на бумаге адрес писать и свою одежду аккуратно, чтобы не путать с другими, стал укладывать на лавке.
Вот подходит Павел к сержанту Лапшину, который расставил солдатские сапоги и одежду по размерам, и выдает.
– Сорок восьмой размер одежда, сорок первый – обувь, – говорит Павел.
Лапшин смотрит на Павла и сердито кричит:
– Я же тебе только что выдал одежду и сапоги. Ты что, уже успел сбагрить? Вот народ пошел!
Рядом стоящие новобранцы стали смеяться и объяснили Лапшину:
– Это два брата-близнеца в одно лицо. Ты давал другому брату.
– Да?! – разинул рот от удивления Лапшин и стал подбирать комплект новой одежды для Павла.
В узком и длинном коридоре казармы построены новобранцы уже в солдатской одежде в две шеренги. Рядом у двери в каптерку, напротив входной двери, стоит тумбочка, на тумбочке – телефон, возле телефона стоит дневальный.
Открывается дверь каптерки, оттуда выходит старшина Панасенко с журналом списочного состава в руке.
– Рота, равняйсь, смирно! – звучит команда младшего сержанта Поцелуева. – Товарищ старшина, рота к вечерней поверке построена. Дежурный по роте младший сержант Поцелуев.
– Вольно! – тихо скомандовал старшина.
– Рота, вольно! – повторил команду младший сержант.
Старшина Панасенко, который всегда по привычке опускал голову и смотрел под ноги, подойдя к середине строя, где рядом стояли братья Антоновы, поднял глаза и посмотрел на них. Стал моргать глазами, нагнул голову чуть вперед, закрыл глаза, потряс головой, открыл глаза, опять посмотрел и обратился к младшему сержанту:
– Младший сержант Поцелуев, проводите вечернюю поверку! – отдал журнал ему, а сам зашел в каптерку.
В каптерке сержант Лапшин вытаскивал из больших мешков, в которых отправляют в стирку простыни и наволочки, и раскладывал белье по полкам.
– Вроде я сегодня не пил, а в глазах двоится, – говорил старшина, вытянул руку вперед, поднял указательный палец и стал смотреть. – Вроде и не двоится.
Сержант Лапшин засмеялся.
– Товарищ старшина, вы, наверное, смотрели на братьев Антоновых. У нас два новобранца, братья-близнецы, их невозможно различить, до того они одинаковые.
Старшина подошел к двери и стал смотреть в замочную скважину.
– Мать честная! Их под копирку сделали, что ли? – мотал головой старшина. – После принятия присяги их надо разъединить в разные роты, одного – в стрелковую роту, другого – в сводную.
…Вот солдаты сводной роты, с голубыми погонами, на пандусах у разных помещений военной базы грузят, а где и выгружают ящики, большие и маленькие, с имуществом, что хранится в складах базы.
У одного из складов четверо солдат, в их числе и Павел Антонов уже в звании ефрейтора, ловко кантуют ящики, ставят на тележку и по трапу, наброшенному от пандуса во внутрь вагона, завозят и укладывают внутри кульмана. К ним подъезжает автокар с несколькими маленькими ящиками. Водитель автокара, тоже солдат, спрашивает у Антонова: