Суд над судом. Повесть о Богдане Кнунянце
Шрифт:
Мы обсудили текущие дела. Вдруг Микеле спросил:
— Скажите, синьор доктор, вы верите в то, что можно продлить жизнь человека? Сделать старого молодым. Тар the time. [19]
— Да, — сказал я, — верю.
— You want a niche in the temple of fame, [20] — заметил Микеле. — Но ведь Денкла обнаружил такие штуки, от которых ничего не спасает. Death hormone. [21] Когда начинает работать эта машина, всему живому конец.
19
Обуздать время (англ.).
20
Вы хотите бессмертия (англ.).
21
Гормоны
— Если мы узнаем, кто включает ее…
— Мы знаем, — Микеле ткнул пальцем в потолок закатил глаза. — Он щадит только cancer cells, [22] Только bugs and scorpions [23] не боятся атомной бомбы. Только cancer cells не знают, что такое смерть. Человек окисляется слишком быстро. Быстрее, чем полимеры. Скажите, синьор доктор, почему вы так заботитесь… как это по-русски?.. почему вас так интересует ваш дедушка? Мои предки жили во Флоренции. Они ушли из Флоренции после revolt popolo minuto — тощих людей, have-nots. [24] Мои друзья тоже из знатных родов. Нас это мало интересует. За это не платят. Хорошее происхождение теперь ничего не стоит. Тебе платят столько, сколько стоишь ты сам. Я приеду домой и получу хорошую должность. У отца есть связи. Я куплю виллу, яхту, дорогой автомобиль. I'll hope a good position. [25] Почему, синьор доктор, у вас нет собственного автомобиля? У синьора профессора должно быть два собственных автомобиля.
22
…раковые клетки (англ.).
23
…клопы и скорпионы (англ.).
24
…восстания неимущих (итал., англ.).
25
Займу хорошее положение (англ.).
— Мне доставляет радость ходить по земле пешком.
— Это оригинально. А вилла, синьор доктор, вам тоже не нужна?
— Пожалуй, нет.
— Я попытаюсь брать с вас пример. Не буду покупать виллу, автомобиль. I'll keep my tiead above water. [26] — Он рассмеялся. — Вы рассуждаете, синьор профессор, как настоящий хиппи. Как баптист. Им тоже ничего не нужно. Я снова убеждаюсь в том, что Россия — страна великих замыслов и вымыслов. Страиа, в которой хорошо умеют жертвовать и мечтать. Это то, что в России умеют делать лучше всего.
26
Я буду с трудом сводить концы с концами (англ.).
Я встал.
— I beg your pardon, синьор доктор. Soviet of workers… Вы, кажется, так сказали. What next? [27]
— Рабочий день давно начался, Микеле. Включайте прибор. Иначе вам не дадут хорошей должности. Поневоле придется to keep your head above water.
— Еще один вопрос. Last thing. [28] Зачем вы пишете свои романы? Хотите заработать деньги или it's relaxation? [29]
— Это средство продлить жизнь, — сказал я, протягивая ему листок с переписанными формулами. — Что вы скажете вот об этой структуре?
27
Извините… Совет рабочих… Как дальше? (англ.).
28
Последний (англ.).
29
…это способ расслабиться, отдохнуть от забот (англ.).
— Like a squirrel in a cage. [30]
Я достал с полки бюкс с двойной крышкой. Его дно едва прикрывал белый искрящийся порошок.
— Вот все, что смогли сделать синтетики, пытаясь воспроизвести «белку в колесе».
Я не стал объяснять Микеле, что это вещество почти отвечает структуре V, рядом с которой лет восемьдесят назад экзаменатором был поставлен жирный вопросительный знак.
— Прошу вас только об одном. Предельная аккуратность. Это все, что мы имеем. Испытайте на мышах. Как обычно.
30
Точно белка в колесе (англ.).
— Океу.
— Непременно проконтролируйте, как будет изменяться содержание препарата в крови.
— Океу.
На следующий день Микеле рассказывал:
— Я разделил powder [31] на десять частей. Exactly, [32] Распределил между десятью животными.
— В котором часу это было?
— Ближе к вечеру. Между четырьмя и пятью. Вот записи в журнале.
— Огромная концентрация, Микеле.
— Мы обычно так делаем.
31
Порошок (англ.).
32
Точно (англ.).
— Да, но… Я забыл вас предупредить. Здесь может быть очень высокая активность. Как они себя чувствуют?
— Пойду посмотрю.
Когда он вернулся, на нем лица не было:
— Вы смеетесь надо мной, профессор. You know I am weak sister. [33]
— Что случилось?
— Их там нет.
— Кого?
— Мышей. Вы спрятали их. Вы велели их спрятать.
— Что за ерунда!
— Клетка пуста. Контрольные животные на месте, а другая клетка is empty. [34]
33
Вы считаете, что на меня нельзя положиться (амер.).
34
Пуста (англ.).
— Вы думаете, что говорите? Все мыши?
— Не кричите на меня. I am more sinned than sinning, [35] — пробурчал Микеле.
— Вы что-нибудь перепутали.
— Это невозможно.
— Когда вы вчера уходили из лаборатории, животные были на месте?
— Да.
— Но чудес не бывает.
— Они исчезли, как тело из гроба господня.
Совместный осмотр клеток ни к чему не привел. Животных на месте не было. Клетка, на которую указал Микеле и которая значилась в его лабораторном журнале, в самом деле оказалась пустой. О том, чтобы обратиться к синтетикам повторно с той же просьбой, не могло быть и речи.
35
Я скорее пострадавший, чем преступник (англ.).
Вот так ничем и окончился наш опыт.
При имени Микеле Бароычелли я до сих пор испытываю чувство стыда и запоздалого раскаянья за столь небрежное отношение к труду моих отзывчивых, многотерпеливых коллег. Впрочем, меня не оставляет одно очень смутное, почти невероятное предположение, касающееся таинственного исчезновения мышей. А что, если Микеле в самом деле ничего не напутал? Опасно слишком часто задавать себе этот вопрос.
Ах, если бы сохранился тот небольшой плоский пакет, который Богдан носил в серебряном кошельке, подаренном ему перед отъездом из Тифлиса! Я хорошо помню благородную тяжесть потемневшего металла, вензель на крышке, посекшийся от времени материал подкладки. На дне кошелька и на стенках в складках ткани застряло несколько белых крупинок, а одна стенка имела гораздо более тусклый цвет, чем другая, будто была испачкана мукой или пудрой.
Серебряный кошелек просуществовал в нашем доме до начала шестидесятых годов. Скорее всего, его потеряли при переезде на новую квартиру, когда исчезло много мелких вещей и несколько старых, дорогих мне теперь книг. Кажется, среди них была и брошюра издания 1906 года «Политические партии и формы государственного строя», написанная в Петербурге в период создания первого Петербургского Совета рабочих депутатов. С наступлением реакции эта брошюра побудила власти начать судебное преследование против ее автора, Богдана Радина, ибо С.-Петербургский комитет по делам печати усмотрел в ней «стремление возбудить рабочих к борьбе за осуществление республиканского образа жизни в России и переустройства общества на основе социалистического строя».