Суд Рейнмена
Шрифт:
– Но я ненавидел именно их, а не всех подряд, — продолжал Михаил, не догадываясь о мыслях Синдии. — и мне никогда не хотелось убивать всех без разбора. Тех, что напали на меня — да. Тех двоих сопляков, которые наехали на Женьку — да. Но не кого попало без разбора. Я не знаю, какие вам нужны доказательства. Мы оба юристы, и верим только достоверным фактам, а не клятвам. Поэтому скажите, какие доказательства моей невиновности я должен вам предоставить?
«Я не Михаил! Ты ничего не знаешь!» — кричал Рейнмен в её втором сне. А в первом сне Валерий предостерегал её от заблуждений, которые могут погубить невинного человека. И она перед тем, как ехать сюда, чуть было не позвонила Антону, но тут что-то словно за руку её удержало, шепнув: подожди, не спеши сообщать то, в чём не уверена на 100 %. И
Зачем Фемиды лик ваятели – пииты
С весами и мечом привыкли представлять?
Дан меч ей, чтоб разить невинность без защиты;
Весы — чтоб точный вес червонцев узнавать!
Да уж, точно. Синдия сама сейчас чуть не поразила целую семью, если бы не встретила Михаила и не задала ему все накопившиеся вопросы.
– Наверное, я всё же должен был помочь Элине, — продолжал Михаил. — Нет, конечно, потом я бы всё равно с ней развёлся, после всего, что узнал… В первый раз я женился в двадцать лет. Она была троюродной сестрой моей университетской подруги, на шесть лет старше, красивая, эффектная, очень яркая, а я тогда был ещё мальчишкой, балдеющим от всего яркого и необычного, и начал приударять за ней. Не знаю, почему она вышла за меня замуж. Завидным женихом я не был. В двадцать три года я отправился по контракту в Чечню, а вскоре после возвращения узнал, что мою жену задержали с партией наркотиков. Она позвонила мне. Я тогда только начинал практиковать консультантом в частной юридической конторе. Эля потребовала, чтобы я помог ей выйти под залог и найти адвоката. Когда я узнал подробности, что она работала, по сути, в борделе, да ещё и торговала наркотиками… Я тогда всего полгода, как вернулся из Чечни. Если вы смотрели военные новости, то можете себе представить, что там творилось. Я не грабил дома местных жителей и не швырял им гранаты в печь, но из-за таких типов чеченцы всех нас считали преступниками и относились соответственно. Словом, это всё так меня шандарахнуло… Не знаю, что со мной случилось, но когда я узнал, чем занималась моя жена, пока я был там, мне стало противно настолько, что я от следователя позвонил ей и предложил поискать других защитников. А она мне в ответ крикнула перед тем, как я бросил трубку: «Ладно, козёл, ты меня вспомнишь!». Вспомнил! — Михаил машинально коснулся шрама под футболкой. — На первом же допросе эти пьяницы раскололись и выдали заказчицу; она наняла их из СИЗО через подельников на воле. В итоге Элина сейчас отбывает пожизненное заключение…
– Она это заслужила, — ответила Синдия, впервые изменив профессиональной привычке занимать позицию нейтрального слушателя.
– Теперь вы понимаете, почему я не любил вспоминать этот эпизод? — Михаил коснулся рёбер. — Мне неприятно вспоминать, как меня обманули и как я любил женщину, которая лгала мне о своей работе, а потом решила убить. Я хотел меньше думать об этом и, если получится, вообще забыть. И иногда мне даже начинало казаться, что это и не со мной случилось, или со мной, но давно, в другой жизни. Но это случилось именно со мной, и не в другой жизни, а всего шесть лет назад. Но если речь идёт о серии убийств и из-за моего прошлого меня подозревают в этих убийствах, я не стану малодушничать и прятать голову в песок. Когда вы показали мне дело Федотовой, я вспомнил тех мальчишек, которые напали на Женьку, а это воспоминание повлекло за собой и другие. И пока вы меня подозревали, я изо всех сил старался загнать своё прошлое обратно…
– Я никому не рассказывала то, что узнала от Жени.
– Спасибо, — Михаил закурил. — А почему вас так привлекла именно моя персона? Почему вы
– Совпадения, — ответила Синдия. — вы показывали неприязнь к потерпевшим, потом отпечатки колёс, Ялта, Изумрудный пляж…
– Понятно, я то и дело оказывался рядом с местом преступления, — Михаил постучал сигаретой по краешку пепельницы и коротко усмехнулся:
– Теперь вы явно расстроены: все ваши заключения оказались неверны, кандидат в главные подозреваемый сорвался, надо начинать сначала…
– Нет, Михаил Олегович, я очень рада, что мои подозрения не подтвердились, — искренне ответила Синдия, глядя в глаза собеседнику. — И очень жалею, что столько времени была в заблуждении. Я считала, что хорошо разбираюсь в людях, и когда появились первые подозрения, я ни с кем ими не делилась в надежде что ошибаюсь, и очень рада, что это оправдалось.
– И я рад, что все недоразумения прояснились, — Михаил раздавил окурок в пепельнице. — Вы думаете, я за два месяца ни разу не заметил, что с вами творится неладное, что вы напряжены и странно скованы в моём присутствии? Конечно, я даже предположить не мог, в чём дело, и как хорошо, что мы сейчас всё выяснили! Да, а ваш «человек дождя»… Я не считаю себя тупицей, но не могу уследить за ходом ваших мыслей: как вы пришли к выводу, что он — сотрудник правоохранительных органов?
– То, как он подписал свои письма в «Мозаике», — ответила Синдия. — Рейнмен.
– Рейнмен… Дождевой человек? Человек дождя? — уточнил Михаил. — А что если это простое совпадение? Какой-нибудь идиот начитался газет после убийства Молоткова и решил подшутить?
– В том-то и дело, что из газет он не мог узнать, как мы называем преступника в рабочих беседах. Ни в одной газете не проходило прозвище «человек дождя». «Неизвестный преступник», «Убийца в маске», «борец за порядок» — что угодно, но не «человек дождя». Откуда автор мог узнать этот бренд? Вероятность случайного угадывания весьма низка. Да и, кроме того, вы тоже читали его письма. Вряд ли их автор просто хотел подшутить и привлечь к себе внимание. Он не думал о дешёвых эффектах и хорошо знал, о чём пишет, когда объявлял войну асоциальным личностям.
– Мне тоже так показалось. Итак, вы уверены, что Рейнмен из «Мозаики» — «человек дождя», которого вы разыскиваете? — уточнил Михаил.
– Скажем так, я в этом почти не сомневаюсь. И у меня возник вопрос: откуда он мог узнать, под каким названием он проходит в наших рабочих беседах? Ответ напрашивался только один.
– Что он работает в следственном отделе? — подхватил Михаил Олегович.
– Или в следственном отделе, или в ГУВД, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Все, кто так или иначе были по работе осведомлены о «человеке дождя», как мы его называли, автоматически подпадают под подозрение.
– Не все, — внезапно улыбнулся Михаил. — Он же не на ходулях ходит и футбольные мячи в рукава не суёт, так что проверять нужно только тех парней, которые выше среднего роста и сложены, как Терминатор – три…
– … и в возрасте от 25 до 30 лет, плюс-минус пять лет, — добавила Синдия. — по слогу, которым написаны оба его письма, можно почти точно определить возраст, образовательный уровень и социальный статус респондента. Высшее образование, высокий интеллектуальный уровень, нестандартный склад мышления, правильная литературная речь. Наверное он вырос в интеллигентной среде, сам никогда не сквернословил, и мат в общественных местах его коробит.
– Да уж, очень сильно коробит, — Михаил что-то записывал в вытащенном из кармана джинсов блокноте. — Сложный психологический портрет. Вряд ли я вам накопаю в прокуратуре и ГУВД много людей, подходящих под это описание, Синдия Аркадьевна!
– Если у кого-то окажется две и больше черт из моего «фоторобота», такого человека тоже нужно на всякий случай проверить.
– Хорошо, — Михаил черкнул ещё две строчки. — Утром я свяжусь с Платовым, пусть он у себя в отделе осмотрится. В общем, в понедельник мы постараемся оба списка уже подготовить и вам на стол передать. Или вы хотели бы их раньше?