Суд волков
Шрифт:
Он преподнес самый прекрасный свадебный подарок предполагаемой жертве: свою жизнь.
Месса, роскошное убранство церкви, орган, цветы, пение хора, дымок ладана, торжественный обряд – все было настолько ослепительным, что ужасное происшествие оказалось почти забыто.
Жанна спрашивала себя, не померещилось ли ей все это.
На пиру, который происходил в садах архиепископа, предоставленных по этому случаю молодой чете, Жанна сидела словно во сне, и перед глазами ее возникала то сцена нападения, то прекрасные молодожены. Гости поздравляли ее, но краем уха она слышала вопросы тех, кто был в соборе и ничего не видел, а также рассказы свидетелей этой страшной попытки убийства.
Молодая
Жанна и Жозеф отправились на постоялый двор. Жанна не могла припомнить, когда она столько спала: девять часов подряд!
Двенадцатого июля 1471 года в своем страсбургском особняке Софи-Маргерит де л'Эстуаль произвела на свет мальчика, которого назвали Жак Адальберт в честь обоих дедушек. По счастливому совпадению в тот же день Франсуа получил присланный Гийомом Фише экземпляр первой книги, выпущенной печатней Сорбонны: бессмертное сочинение Гаспарино Бардзиццы "Послания".
Жанна и Жозеф вернулись в Анжу после путешествия в Пфальц – естественно, они посетили замок Гольхейм. Особняк Дюмонслен в Париже окончательно опустел: только Жозеф и Феррандо останавливались там на несколько недель в году, когда приезжали в столицу по делам. А дела эти становились все более сложными.
Анжер потерял свой бриллиант: король Рене перебрался в Экс-ан-Прованс вместе со своей мебелью, фигурками из слоновой кости, коврами и картинами. По правде говоря, ничего удивительного в этом не было: Рене был скорее провансальцем, чем анжуйцем. Его отъезд лишил Жанну и Жозефа ужинов с музыкой и чтением стихов. Что касается турниров, которыми король так увлекался, то для Жанны это была небольшая потеря. Собственно, она и видела лишь один из них, который завершился ужасно: молодому красивому всаднику пробили копьем грудь, и он весь день харкал кровью, прежде чем отдать Богу душу. Она подумала, что не услышит больше, как пронзительно кричат павлины в парке Рене Анжуйского.
Жанна часто оставалась одна. Ибо Жозеф пропадал в Туре, где по настоятельной рекомендации короля налаживал производство шелка. Сукноделие в Турени доходов почти не приносило, и его решили заменить шелководством. До сих пор шелк ткали только в Лионе, да и то с помощью итальянских ремесленников. Но за границей его покупали в больших количествах, как, впрочем, и другие ценные изделия, что приводило в негодование Людовика XI. Король не мог смириться с тем, что славное французское золото уходит во Фландрию, в Женеву, во Флоренцию и еще бог знает куда, поэтому он замыслил создать индустрию роскоши, которая могла бы занять десять тысяч "праздных".
Несколько яиц тутового шелкопряда, тайно вывезенных из Китая – как, впрочем, некогда и основные принадлежности для печатни, – благополучно созрели и подарили жизнь гусеницам, которые принялись прясть шелк столь же послушно, как в Срединной империи. Жозеф с увлечением занялся этим делом и быстро свыкся с влажным зловонием белых ветвей тутового дерева, покрытых личинками и коконами, где гусениц замаривали прежде, чем они успевали сделать дырочку для выхода. Он создал питомник для разведения шелкопряда и нанял шестерых девушек, которые неустанно разматывали коконы, навивая на одно веретено от четырех до пяти сотен туазов нити – такой тонкой, что ее с трудом можно было разглядеть. Генуэзские мастера руководили окраской пряжи в чанах, ибо для шелка было труднее добиться нужной расцветки, чем для сукна, шерсти или полотна.
Таким образом Жозеф осуществил мечту, неотступно преследовавшую его с тех времен, когда он учил древнееврейский
"Тур! – думала Жанна. – Мы повсюду и нигде. Особняк в Париже, фермы в Берри, дом в Анжере, суконная мануфактура в Лионе, а теперь еще дом в Страсбурге и вскоре, разумеется, в Туре. У нас родня в Милане и в Пфальце. Выпечка, сукно, печатня, шелководство: скоро мы будем торговать селедкой в Кале или изготовлять зеркала в Венеции. Жозеф мирится с этим, потому что у него философский склад ума. Но как быть мне? Мы должны где-нибудь укорениться, я не желаю греметь костями на дорогах, когда стану старухой!"
Она подумала, что странным образом со всеми ее жилищами связано какое-нибудь мрачное, зловещее воспоминание, начиная с сарая при Корнуэльском коллеже, где она узнала, что повесился Матье. А затем смерть Бартелеми на улице МонтаньСент-Женевьев и гибель Дени в Ла-Дульсаде, нападение на Жака на улице Бюшри, попытка отравления Франсуа на улице Бьевр и смерть Франсуа де Монкорбье за изгородью дома в Анжере.
Словно их соединила черная нить, создавая контур рисунка.
Жанна успокоилась, только увидев, как Об исследует сад под присмотром новой кормилицы, Жюстины. Прежняя – Фелисия, вырастившая Франсуа, – заметно одряхлела и проводила дни, греясь на солнышке по утрам и у камина по вечерам, после освежающего душу визита в церковь. Для Жанны она была свидетельницей всех событий ее жизни: Франсуа де Монкорбье, Филибер, Бартелеми, Жак, потом Жозеф – все они чередой прошли перед старой кормилицей, следившей за ними терпеливым взглядом совы на ветке. Она принимала участие теперь лишь в отбеливании белья, тайны которого выдавала постепенно и с большой неохотой: так, загрязненную белую ткань следовало посыпать золой и стирать с мылом, пятна от красного вина вымачивать в желтом вине, последнее же полоскание производить в большой лохани, добавив туда несколько капель уксуса.
Однажды вечером Жюстина позвала ее ужинать. Фелисия, сидевшая под липой с запрокинутой головой и скрестив руки на животе, не ответила.
– Фелисия! – крикнула Жюстина громче.
Жанна повернула голову и поняла. Она вскочила и, подойдя к старой кормилице, склонилась над ней.
– Она ушла, – прошептала Жанна. Деодат понял, Об – нет.
– Куда ушла?
Ее перенесли в спальню, совершили посмертный туалет, позвали священника из церкви Сен-Бернар, и Жанна устроила ей красивую погребальную службу. На могильном камне она велела выгравировать надпись:
ФЕЛИСИЯ ДЕСТАР,
верная служанка
господа и людей,
живет отныне
в вечном воскресном дне.
Смерть кормилицы погрузила Жанну в бесконечные раздумья.
Когда Жозеф вернулся из Тура, она спросила его:
– Куда мы уходим?
Он какое-то время смотрел на нее, и глаза его искрились.
– На кладбище, конечно.
– Жозеф! С самого начала жизни мы встаем по утрам, работаем, ложимся в постель, испытывая порой волнение и соединяясь срединными частями тела, получаем наслаждение, копим богатства, производим на свет детей – и все это предназначено для червей?