Суд времени. Выпуски № 35-46
Шрифт:
Начал происходить раскол по всем статьям в обществе. Получили абсолютную свободу цеховики. В то время уже кооперативное движение как-то пу-пу-пу, а они получили свободу и легализовали свои деньги. И потом эти деньги вошли в жизнь очень серьезно.
В информационном поле появилась мощнейшая передача «Взгляд»…
Сванидзе:Завершайте.
Кондрашов:…но она, эта передача, почему-то в 90-е годы заглохла, хотя было говорить о чем, было, что критиковать в те годы. Почему-то после особенно 93-го года уже не было по существу критики того,
Сванидзе:Я не понял, причем здесь промышленность, простите?
Любимов:Я тоже не знаю, но я хочу…
Кондрашов:Вы не понимаете, причем здесь информационное поле и промышленность?
Сванидзе:Хочу посоветоваться. Сергей Ервандович, Леонид Михайлович. Прежде всего с Вами, Сергей Ервандович. Дело в том, что была апелляция к А. М. Любимову. Я думаю, что А. М. Любимов имеет право на ответ.
Кургинян:В рамках существующего я всегда поддерживаю любую дискуссию.
Сванидзе:Прежде, чем Леонид Михайлович будет задавать вопрос, прошу Вас.
Любимов:Я хотел обратить внимание судьи и присутствующих в зале на несколько на мой взгляд очень важных вещей. Понимаете, мне кажется, проблема была не в том, что была сильная вертикаль, которая могла что-то поменять. Если бы она была, она бы меняла. Проблема в обществе была, на мой взгляд, в том, что партия, её идеологический, политический механизм абсолютно превратились в сообщество безразличных к происходящему в стране людей, которые не были способны вообще ничего двигать. Возможно, это был последний ресурс — дать людям эту свободу, чтобы как-то мирно перейти в сегодняшнее состояние.
А дальше у меня, собственно, вопрос ко всем сидящим. А вот напротив нас — уважаемые оппоненты, которые знают, как сделать хорошо, как регулировать нашу сексуальную свободу. Вы хотите всего этого? Вы хотите, чтобы кто-то знал как правильно? Конечно, сегодня тысячи радиостанций, газет, телеканалов. Понятно, что многое может не устраивать. Понятно, что есть огромное количество вещей, которые противоречивы, но в этом есть суть свободы. Она не может быть такой сладкой и красивой, как нам её предлагают наши оппоненты. Они знают, какая она будет, но тогда её не будет.
Сванидзе:Ваш вопрос?
Любимов:Я отвечаю, я отвечаю…
Кондрашов:Можно, я отвечу?
Кургинян:Нет, ну, давайте тогда я отвечу.
Любимов:Я отвечаю, что позиция г-на Кондрашова, что всё, что произошло в стране в связи с гласностью, — вышло всё плохое. Вышло и плохое. Но вышло и огромное количество хорошего.
Кондрашов:Я об этом говорил.
Любимов:И сюжеты были во «Взгляде» об ужасе проституток…
Кондрашов:Я об этом говорил.
Любимов:…и всё это было. Это всё — шельмование. Не обманывайте людей, здесь сидящих.
Кургинян:Хорошо.
Сванидзе:Леонид Михайлович, прошу
Кургинян:Это использование деструкции для обвинения.
Млечин:Я хотел бы сказать, что, в определенном смысле, даже с оппонентами не о чем спорить. Потому что господин Кургинян произнес взволнованную речь в пользу наличия альтернативных точек зрения. Но гласность и была впервые возможностью появления альтернативных точек зрения. До гласности это было просто исключено, не было и всё. Появилась гласность — и редактора получили возможность, каждый из них что хотел, то и пытался сделать и написать. Вот тогда впервые появились различные точки зрения. Из-за различных точек зрения разрушился и Театр на Таганке. Ну, да.
Что касается вседозволенности, то я тоже с вами согласен, это отвратительно, и мне тоже это совершенно не нравится. Но эта проблема преодолевается другим, разумным образом. Обратите внимание, в какой-то момент на телевидении стали грубовато выражаться, потом перестали. Это вопрос такой регуляции. Для этого не надо вводить цензуру, не надо отменять различные точки зрения. Это вопрос такой очень несложной регуляции. Раз — и исчезло.
Точно также можно договориться о том, чтобы, скажем, перестали дублировать кассеты с матерщиной, для этого не надо цензуру вводить. Даже собираться для этого не надо.
Кондрашов:Не надо показывать в детское время «Дом-2»! Вернули…
Млечин:Правильно. Замечательно. Правильно. Конечно, надо. И это всё можно сделать. Для этого не надо цензуры, и гласность здесь не при чем. Гласность как раз дает нам, в частности, возможность это обсудить и потребовать от власти это сделать. Существование альтернативных точек зрения позволяет всё это решить. Одни говорят: давайте показывайте «Дом-2», а мы с вами считаем, что неправильно показывать это в детское время. Мы обращаемся к власти и требуем, чтобы она это сделала.
Кондрашов:Да, было решение суда и перестали показывать в детское время, потом раз — «Дом-2» вернули! И куда нам деваться теперь? У кого есть дети?
Млечин:Правильно! Потому что гласности недостаточно в стране. Об этом и идет речь. Гласность — это первый шаг, об этом третий день говорим.
Кургинян:При чем тут гласность? Ну и что будет, если вы её увеличите?
Млечин:Вариантов-то только два: или цензура, или гласность, которая движется дальше к свободе слова и т. д.
Кургинян:Неправда! Неправда!
Млечин:Других вариантов у нас нет. Согласны со мной?
Кургинян:Нет!
Кондрашов:Нет, не согласен.
Млечин:А какой вариант есть третий, скажите.
Кондрашов:О-о-о.
Млечин:Нет, ну, Вы скажите. Вы так уверенно говорите, что это плохо. Тогда скажите, какой вариант.
Кондрашов:Леонид Михайлович, когда-то Галич замечательно сказал, и я тут согласен с Александром Михайловичем: