Суд
Шрифт:
– Сколько здесь сотрудников?
– Около полусотни. Всё шушера: лаборанты, техники. Работу вели только Ван Ваттап и Нарг. Ван Ваттап практически не выходит отсюда. Как крыса. А Нарг жил то здесь, то в городе.
– Значит, вы утверждаете, что Ван Ваттап побуждал вас заняться прежней научной работой?
– Да. В качестве экспоната его достижений.
– Стало быть, ему было известно, что вы научный работник?
– Ему было известно обо мне все, что один человек может знать о другом.
– Вы сами ему об этом рассказали?
– Частично – да. Но только подробности. Основные сведения
– В том числе и сведения о вашей семье?
– Сведения о моей семье он получил от меня. Во время одного из дурацких периодов сотрудничества.
– Как вы думаете: почему он заинтересовался вашим сыном?
– Пусть он сам вам об этом скажет.
– Меня интересует ваша точка зрения.
– У меня одна точка зрения: если бы я мог, я помешал бы любым его опытам над людьми.
– А они здесь часто ведутся?
– По-моему, в «двадцатке» постоянно кто-то есть.
– Как вы узнали о том, что готовится опыт над вашим сыном?
– Он уже был здесь, когда мне сказала об этом Джамиля. Она подслушала разговор Ван Ваттапа и Нарга. Нарг получил на городской адрес газету со статьей Раффина, показал ее Ван Ваттапу и предложил отменить опыт. Ван Ваттап сказал, что это не их дело, пусть этим занимаются наверху. Джамиля утащила газету. Там были телефоны редакции. Я сказал, что в пансионате кончается кофе и надо съездить в город. Мне дали водителя, сам я машину водить не могу. В городе мне удалось отлучиться. Я добрался до телефона и попросил помочь мне набрать номер.
– Значит, вы обладали свободой передвижения?
– Ван Ваттап предупредил меня, что Бро исключен из жизни. При малейшем контакте с полицией мне грозила смерть. А я местных обычаев не знаю и мигом попался бы ей в руки.
– Что значит «исключен из жизни»? – удивился асессор.
– Расплодилось много мелкой нечисти, – пояснил О'Ши. – Законной управы на нее не сыщешь, и вот вам результат – негласный полицейский самосуд. Тех, с кем особенно надоедает возиться, «исключают из жизни» и предупреждают: «Еще раз попадешься – прикончим!» На это у полиции есть свои способы. Чем мучительней, тем безнаказанней. Реалия жизни. Видно, Бро кому-то здорово въелся в печенки.
– У меня нет ни документов, ни денег, – продолжал тощий. – Куда мне бежать? Кто мне поверит? Тут же выложат на стол досье Бро и сравнят отпечатки пальцев. И они сойдутся. Ван Ваттап и это предусмотрел. Нет, я конченый человек. Со мной все.
– Но вы же нашли помощника! Я говорю об этой женщине.
– О Джамиле? Она просто истеричка от отсутствия перспектив и с тягой к театральщине. Это не союзник.
– Она тоже прошла здесь какую-нибудь обработку?
– По-моему, нет. Но разве только здесь человеческие души наизнанку выворачивают?
– Как вы достали оружие?
– Автомат-то? Она сняла его со своего алтаря. Она выдумала себе дурацкую религию с алтарями и обрядами. Автомат там олицетворяет бога решений. Чушь и добровольное юродство.
– Из ваших слов следует, что вы не спешили помешать действиям Ван Ваттапа до тех пор, пока они не затронули вашего сына. Так ли это?
– Я готов был использовать любой разумный шанс, но его у меня не было. А когда дело дошло до Дроши, я не мог рассуждать и выбирать,
– Понятно, – сказал асессор. – Давайте на этом пока прервемся, если не возражаете.
– Возражаю, – ответил тощий. – Я вот что хочу сказать. Ван Ваттап виновен в преступлении против человечества. Я, Дрошка, другие люди – это все частности. Не нас, так других, какая ему разница! Выберемся мы отсюда или нет, неизвестно. Скорей всего не выберемся и помрем с голоду, до того как к нам пробьются. А если первыми сюда пробьются Ван-ваттаповы дружки и покровители, вы не хуже меня знаете, как они обойдутся с нами. Поэтому я требую суда над Ван Ваттапом. Немедленного и справедливого суда. Нас мало, мы должны быть вместе. Ни на день, ни на час я с Ван Ваттапом вместе не буду. Вы должны выбрать: или я с вами, или он. И не умалчивать, не юлить, а сказать об этом мне и ему в лицо.
– Око за око и зуб за зуб! – воскликнул О'Ши, стрекоча на машинке.
– Насколько я понимаю, нет, – растягивая слова, сказал асессор. – Речь идет не о личной мести, а о принципиальном осуждении образа мыслей и действий. Я правильно понял?
– Не знаю. Понимайте как хотите, – ответил тощий.
– Я скажу так, – отозвался О'Ши. – По-моему, этот человек прав. Мы не можем отклонить его претензий, заявив, что не хотим быть участниками самосуда. Среди нас есть официальный правительственный чиновник. Я имею в виду шерифа. По нашим законам, если в отсутствие судьи среди населения возникает необходимость в срочном разбирательстве, любой присутствующий на месте правительственный служащий обязан принять на себя судейские функции. Не назову вам параграфа и статьи, их назовет вам Хадбалла, он обязан это знать. Вот мы и есть население, а шериф – тот самый служащий, который обязан стать судьей. Требование допрашиваемого законно, и я, как гражданин, буду настаивать на его исполнении.
– Но ведь шериф ранен! – возразил асессор.
– И тем не менее он – власть. Наше дело – представить ему свои претензии, его дело – решать, как с ними быть. Какой репортаж, асессор, а? Какой репортаж!
«С шансами быть посмертным», – висело на языке у асессора, но он зажмурился, тряхнул головой и сказал:
– Я не убежден, что у нас нет другого выхода.
– Это ваше право, – заявил О'Ши. – У каждого свой долг и права. Асессор, но вы же сами показали нам пример верности долгу, ведя допрос, вместо того чтобы искать канализационную трубу, по которой мы могли бы выбраться отсюда! Более того. Я уверен, что ваше предложение высказаться очень способствовало тому, что пострадавший сформулировал свою позицию и требование. Ведь так? – обратился он к тощему.
– Я сказал то, что думал, – ответил тощий. – И от своих слов не отступаюсь.
– И по сути дела, асессор, вы же не можете сказать, что претензия пострадавшего не обоснована! – заключил О'Ши.
– Скажите, Луща, вы когда-нибудь с кем-нибудь судились? Вы представляете себе, что это такое? – спросил асессор.
– Нет, – ответил тощий. Асессор кивнул.
– Я так и думал, – сказал он. – Вы, конечно, вольны поступать, как пожелаете, но мой вам совет, совет соотечественника: не лезли бы вы сейчас в это дело.