Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй

Никонов Александр Петрович

Катон смутился. Непреклонный, аскетичный, злой, бледноглазый, рыжий Катон, чьим вторым именем была суровость, смутился.

Даже если бы мы ничего не знали о положении женщин в Древнем Риме, только этот момент открыл бы нам все. Да, юридические нормативы, касающиеся женщин, были строги, приравнивая положение женщин чуть ли не к рабскому. Но мог ли смутиться Катон под взглядами рабов? Раб есть вещь. Катон в своих трудах по сельскому хозяйству (очень был разносторонний человек) нудно перечисляет, чем правильно кормить рабов и как их размножать. Пишет, что старых и негодных лучше продавать. Раб для Катона — тот же вол. Можно ли смутиться под взглядом вола?..

Катон смутился под прямыми взглядами женщин. Господи, как порой мелочи тонко характеризуют и людей, и эпоху!..

Но

Катон не был бы Катоном, если бы не попытался сопротивляться. Он хотел остановить великий блуд. И речь его, как речь каждого человека, убежденного в своей правоте, была полна горьких упреков, обращенных к женщинам: «Какая муха укусила вас, что вы бегаете по улицам и обращаетесь к людям, которых не знаете? Разве вы не могли обратиться с заявлениями дома к своим мужьям? Каким благовидным предлогом можно оправдать этот женский бунт? Послушайте-ка вот эту: я хочу золота и пурпура, я хочу блистать, я хочу таскаться по городу, сколько мне вздумается, на глазах у Законодателя, забрызгивая грязью простаков… я хочу тратить без меры и удержу, простота для меня — то же самое, что нищета. Но ведь закон избавляет вас от этой неприятности, устанавливая для всех равенство!.. Бойтесь граждане, опасного соперничества! Богатые захотят во что бы то ни стало отличиться, а бедные из ложного стыда будут тянуться изо всех сил, чтобы с ними сравняться». Социалист, однако…

«Не только женщин коснулась эта живая и резкая обличительная речь Катона, — пишет Гиро, — тут досталось всем — и Сципиону, и коринфским статуям, и нечестию современного общества, и самому оратору. Досада и грусть слышны были в каждом его слове.

Пусть бы еще патриции наряжались, завивались, пудрились и носили парики — уж таково их назначение. Но ведь даже честные крестьянки, соседки Катона, и те стараются скрыть свой золотистый цвет лица под белилами и румянами, готовы спустить свое хозяйство, свои поля, чтобы на эти деньги купить ожерелье и нацепить его себе на шею… Как храбрый воин, вынужденный отступить, пускает в ход свою последнюю стрелу, так Катон, хотя и чувствует, что ему не удастся убедить слушателей, все-таки громит женщин и язвит их своими сарказмами и каламбурами. В самих успехах Рима он видит роковую причину его будущей гибели. Но римляне были слишком упоены своими триумфами, чтобы испугаться зловещих предсказаний Катона. К тому же в то время еще не существовал закон, устанавливающий тайную подачу голосов, и благодушным мужьям приходилось подавать свой голос на глазах у своих жен. Таким образом, закон был отменен».

«Благодушные» — вот самая лучшая характеристика римских мужей. Согласитесь, трудно относиться без симпатии к таким людям…

Рухнувший закон Оппия плеснул нового топлива в костер Ренессанса. Женские моды теперь менялись каждый год — римляне все время видели на своих женщинах тонкие ткани из Пергама, карфагенский пурпур, оборки, кружева, пышные шлейфы, элегантные башмачки. Стали пользоваться бешеным спросом профессии ювелира и парфюмера. Колье, диадемы, браслеты, кольца, заколки, египетские благовония, пудра, краска для волос (большой популярностью пользовалась та, что придавала волосам цвет и блеск золота) — все это римлянки использовали по полной… Матроны выезжали в свет с пышными свитами, состоящими часто из нескольких десятков рабов.

Римские завоевания вырыли огромный пустой имперский котлован, который тут же стал заполняться близлежащей родственной культурой. Которая заодно слегка размывала строгие прямые стенки котлована…

Все происходящее Катону страшно не нравилось. Он не уставал произносить по поводу новых развратных нравов гневные речи, которые современники метко прозвали «воплями Катона». Вот так вот — люди легко соглашаются с моралистами, ибо те всегда трындят внешне правильные вещи; люди даже выбирают моралистов цензорами и депутатами, но при этом люди моралистов не любят. Моралисты скучны и говнисты. Причем последнее — самая гнусная черта ревнителей старой морали. Я бы даже ввел термин «говнистость моралиста» во все учебники по психологии, социопсихологии и политпсихологии.

Уж не знаю, почему так получается, но самые большие моралисты — не только страшные ханжи, но и двуличные люди. Не допуская попрания своей любимой моральки другими, они часто вполне допускают для себя отступления от Традиции.

…Катон «исключил» из состава сената одного дядьку, который чмокнул жену в присутствии дочери — за аморалку. А сам до старости лет шастал по публичным домам. И, будучи 80-летним стариком, женился на 15-летней девушке.

…Катон сравнивал ростовщичество с убийством человека и рекомендовал юношеству никогда не заниматься столь омерзительным делом. А сам через подставных лиц, обходя закон, вовсю давал деньги в рост под 20 % годовых (кому давал под меньший процент, пусть откликнется, я лично извинюсь).

.. Катон трындел о традиционных римских ценностях, уважении к богам и показном равенстве богатых и бедных. Но при этом к концу жизни сколотил такое состояние, про которое богохульно утверждал, что даже сам Юпитер не смог бы отнять у него всех капиталов. А на рынке торговался с бедным торговцем за каждый асс.

…Катон вещал о внутренней чистоте, скромности и простоте. А сам занимался работорговлей — занятием, которое даже в рабовладельческом Риме считалось постыдным.

Я встретил Марка Порция Катона на набережной Яузы в Александр-хаусе, роскошном здании с видом на Кремль. Ныне Катон не высок и не жилист, а, напротив, пузат и грузен, небрит и волосат. Да и зовут его Александр Гельевич Дугин. В остальном — точно такой же отморозок. У нашей встречи была одна цель — я хотел познать Дугина (не в библейском смысле, упаси боже). Познал. Катон чистой воды!

Тот же запал, та же ненависть ко всему новому и превознесение старого. Та же декларативная борьба за Традицию против Цивилизации. И то же жульничество: для себя Дугин считает возможным то, чего не допускает для других. Например, стиральные машины. Кондиционеры. Мобильный телефон. Автомобиль…

Не знаю, возможно, это и странно для такой книжки, но я, пожалуй, вставлю сюда кусок нашей беседы с Дугиным. Должны же вы получить полное представление о катонах. Вот вам современный тип защитника Традиции. Абсолютно такой же, как две тысячи лет назад…

Формальным поводом для нашей встречи явилось следующее. Незадолго до этого я прочитал в одной из «славянских» газет программную статью московского Катона о мерзости современных нравов. Дядя Дугин призывал в статье к сакральной революции, возвращению к патриархальным традициям и пр. Весь современный мир, глаголил Дугин, есть не что иное, как глобальные похороны сакрального… Что африканский дикарь, не имеющий стиральной машины и с полной душой наблюдающий закат над Замбези, живет гораздо правильнее, поскольку по самые яйца набит сакральностью… И что для спасения Третьего Рима, а вместе с ним и заблудшего человечества, нужно эту самую загадочную субстанцию — сакральное — изо всех сил стараться производить, а проклятые стиральные машины, которыми так гордится Запад, выбросить на свалку истории.

Я: Александр Гельевич, друг мой, высчитаете, что хорошо было древним дикарям, они сидели себе на бережку и умели восхищаться простыми вещами типа стеклянных бус. Не то что нынешнее племя. А западный горожанин, у которого стиральные машины и кондиционеры, имеет мертвую душу. Вы что, хотите отнять у нас стиральные машины и кондиционеры?

Дугин: Да. Я хочу отнять у вас кондиционеры, я хочу отнять у вас стиральные машины, я хочу отнять у вас тот смысл, который вы вкладываете в технический прогресс, и хочу вернуть вас к тем ценностям, которые принадлежат к сфере Абсолютного, к сфере человеческого бытия, к сфере Неподвижного, к сфере человеческой души. Мы живем в мире, который представляет собой разрушение традиционных ценностей. Собственно, современность и возникла как прямое отрицание традиционного общества. Дух Просвещения, Ренессанса, дух Модерна, Нового времени был последовательным отторжением той системы взглядов, мифов, догм, верований, представлений, которые предопределяли жизнь в традиционном (сельскохозяйственном. — А. Н.) обществе. Именно тогда был осуществлен ценностный перенос с духовного на материальное, с вечного на временное, с абсолютного на относительное.