Судьба: Дитя Неба
Шрифт:
Через мгновение она получила ответ на свой вопрос. Ей показалось, что сквозь прозрачный дым свечей она видит, как бесшумно открывается дверь. На пороге появилась высокая широкоплечая женщина со светлыми волосами, тронутыми сединой. У нее было красивое лицо и такие же пронзительно голубые глаза, как у сына, который, не просыпаясь, сел на постели, когда она вошла.
Рапсодия зачарованно смотрела, как женщина из сна села на кровать рядом с Константином и обняла его, словно вновь обретенное сокровище. Гладиатор рыдал во сне. Рапсодия продолжала негромко играть на лютне. Аромат свечей начал воздействовать и на нее, и она с трудом продолжала бодрствовать.
Наконец женщина
Рапсодия уже заканчивала последнюю мелодию, когда Константин перевернулся на другой бок, все еще находясь в плену волшебного сна. Дверь распахнулась вновь, на сей раз Рапсодия увидела входящей в комнату саму себя. Дверь тихонько закрылась, и сердце Рапсодии мучительно замерло, но она заставила себя продолжать играть.
В сумраке его сна она была одета в белую тунику, какие носили все обитатели царства Роуэн. Через несколько мгновений туника упала на пол возле его постели. Рапсодия увидела, с какой удивительной нежностью Константин смотрит на ее образ, ставший благодаря свечам много реальнее, чем во время его обычных снов. Впрочем, свечам оставалось гореть совсем немного, хотя песня Рапсодии заметно удлинила им жизнь.
Внутри у Рапсодии все сжалось, когда Константин привлек к себе ее образ, положив руки Певице на талию. Рапсодия знала, что сейчас произойдет, и не хотела на это смотреть, она покраснела, когда Константин начал реализовывать свои фантазии. Рапсодия закрыла бы глаза, но ее поразила бережность, сквозившая в движениях гладиатора: он вел себя совсем не так, как в Сорболде. Он занимался любовью с существом, которое было Рапсодией, но не пытался изуродовать ее или причинить боль, как обещал тогда. Увидев, на какую нежность способен человек, который еще недавно вел себя словно грубое животное, у нее перехватило дыхание. Она не ошиблась, когда говорила о его близости с добротой. Рапсодия закрыла глаза, оставив гладиатора наедине с его мечтой, и продолжала перебирать струны, только теперь музыка зазвучала громче, чтобы заглушить доносящийся со стороны постели шум.
Убедившись, что сон закончился, Рапсодия подошла к постели и немного постояла, глядя на спящего гладиатора в свете двух догоравших свечей. Его могучие мышцы и многочисленные шрамы говорили о том, что, несмотря на свою молодость, он, как и она, успел многое пережить. Теперь, когда его глаза были закрыты, а лицо спокойно, он казался еще совсем юным и ужасно беззащитным.
«Ты обещала мне ночь в моей постели. И не станешь отказываться от своего слова».
Рапсодия погасила свечи и осторожно, стараясь не разбудить Константина, подняла одеяло; она двигалась медленно, словно под действием чар. Скользнув в постель, она положила голову ему на плечо, обняла за талию — так она спала рядом с Грунтором, когда они путешествовали по Корню.
Константин вздохнул во сне и прижал ее к себе. Сердце у Рапсодии защемило. «Райл хайра», — подумала она. Жизнь такая, какая она есть. Только она хотела бы, чтобы жизнь хоть иногда не была столь печальной.
Она встала еще до восхода, рассчитав все так, чтобы ее исчезновение совпало с тем мгновением, когда первые лучи солнца заглянут к нему в спальню. Веселый луч скользнул по одеялу, она положила руки Константину на плечи и, наклонившись, поцеловала его в лоб, а ее волосы скользнули по его груди — теперь, проснувшись, он почувствует ее аромат.
Она взяла его руки и поцеловала их. Константин проснулся и удивленно приоткрыл глаза.
— Теперь чаши
Подойдя к стулу, на котором лежала ее белая туника, она надела ее, улыбнулась Константину, изумленно смотревшему ей вслед, распахнула дверь и выскользнула из комнаты.
Вернувшись к себе, Рапсодия и сама легла спать в теплом свете одной из свечей леди Роуэн, сладкого столбика розового пчелиного воска, ароматизированного лиабеллой — цветком, который славился своими успокаивающими свойствами, а также дарил ясность мысли. Ароматный дым воздействовал на ее сознание, приводил в порядок мысли, вызывая легкую головную боль. Клубы тумана в ее снах обычно разгонял очищающий холодный ветер.
В дымке болезненного сна Рапсодия открыла глаза. Рядом с ней стоял лорд Роуэн в своем зеленом плаще и опирался на тяжелый посох.
— Теперь ты понимаешь, за что сражаешься? — Слова наполнили ее сознание, хотя он не произнес их вслух.
Она ответила ему словами давно забытой песни:
— Сама жизнь. Ненавистный ф’дор пытается задуть ее. Мы сражаемся за саму Жизнь.
— Да, но не только за нее. — Лорд Роуэн начал уходить в туманный лес ее сна, но потом на мгновение остановился и повернулся к ней. — Ты сражаешься еще и за Загробную жизнь.
— Я не понимаю.
— Сражение ведется не только за эту жизнь, но и за Загробную жизнь. Есть Жизнь, и есть Пустота. Пустота враг Жизни, она поглотит Жизнь, если сможет. Жизнь сильна, но Пустота становится все сильнее.
Лорд Роуэн растаял в легкой дымке, а его слова повисли в тумане ее сна.
— И ты не должна потерпеть поражение.
42
Ускорить ход времени не удавалось никак. Свежее утро превращалось в теплый полдень, а потом наступали прекрасные, ленивые вечера, спускалась ночь, которую сменял свет восходящего солнца. Здесь царил все тот же цикл, но дни почему-то казались Рапсодии особенно длинными, хотя она и не хотела, чтобы они стали короче. Царство Роуэн было мирным, сонным местом, хотя даже дети не поддавались зову сна. Дети чувствовали себя здесь хорошо, становились сильнее и здоровее под присмотром заботливых глаз лорда и леди, купались в любви своей прекрасной и юной бабушки.
Времена года в долине не менялись, здесь всегда царила весна, переходящая в лето. И хотя Рапсодия очень любила осень, она почти по ней не скучала. Частично это объяснялось чарами царства Роуэн: любимые друзья и знакомые вещи стирались из памяти, люди переставали замечать их отсутствие. Время шло, равнодушное ко всему.
Проблемы возникали ночью. Как только садилось солнце, Рапсодия бросала взгляд через плечо и видела, как кивают лорд и леди Роуэн. Время пришло. Она сама его выбрала; она успевала пропеть вечерние молитвы, а потом начиналась процедура, по окончании которой леди Роуэн, в своих небесно-голубых одеждах, целовала каждого ребенка, и он тут же погружался в сон. Сны Рапсодии уже давно были наполнены кошмарами; едва ли они станут еще хуже, решила она.
Она ошиблась.
Рапсодия так и не смогла привыкнуть. Боль была невыносимой, она кричала и плакала, зная, что дети ее не услышат, поскольку круглое здание поглощало все звуки.
Сначала она, мучительно пытаясь найти способ хоть как-то уменьшить свои страдания, цеплялась руками за края кровати, пока пальцы не начинали кровоточить. Ничего не помогало. Казалось, каждый укол иглы вырывает плоть из ее груди, а все тело пронизывает такая чудовищная боль, о существовании которой Рапсодия раньше не подозревала. В некотором смысле это напоминало последний разговор с Эши.