Судьба: Дитя Неба
Шрифт:
Неожиданно справа, на расстоянии броска камня, раздвинулись ветви кустарника.
Акмед мгновенно развернулся, приготовившись выстрелить в нового врага.
Заметивший его могучий олень застыл на месте.
Несколько мгновений Акмед не двигался. Затем медленно опустил оружие и глубоко вздохнул.
Олень фыркнул, повернулся и скрылся в лесу. Слева донесся топот его подруги, спешившей вслед за ним.
Акмед покачал головой и торопливо зашагал к Дому Памяти.
До Дома оставалось около сотни ярдов,
А вот белый дуб, стоявший посреди двора, выжил. Побег Дерева Мира, Сагии, его защищали звуки бесконечно играющей лютни, которую Рапсодия оставила на его ветвях перед тем, как они ушли. Адское пламя стихии огня, избавившее дерево от оскверненного корня и спалившее Дом, не тронуло ни единого листочка Сагии, белые цветы раскачивал свистящий меж ветвей ветер.
Рапсодия присела на корточки под деревом и что-то бросила на заснеженную землю — маленькая стая зимних птичек тут же слетелась на угощение. Она подняла голову и встала.
Акмед взглянул на Рапсодию, и его кожа мучительно заболела. Она гудела с того самого момента, когда он неделю назад получил от нее записку, которую ждал с тех самых пор, как они расстались на Кревенсфилдской равнине. Солдаты-болги, принесшие ему завернутое в промасленную тряпицу послание, содрогнулись, увидев его реакцию, хотя король ничем не выдал своих чувств. Очевидно, одного его взгляда было достаточно, чтобы стражники разбежались в разные стороны.
Акмед долгие часы смотрел на записку, где стояло всего одно слово: «Да». Оно означало, что конец приближается.
Кровь дракиан, текущая в его жилах, вскипела, требуя отправиться на охоту за демоном, в ушах беспрерывно звучали слова лютой ненависти. Ему стоило огромных усилий не впасть в кровавую ярость, непреодолимая власть которой была слишком хорошо знакома всякому дракианину: необходимость уничтожить ф’дора превыше всего. Акмед уже давно успел усвоить, что во время охоты природные инстинкты дракианской крови работают не только на него, но и против. Он взял под контроль свое дыхание, стараясь сохранять спокойствие.
Рапсодия, положив руки на бедра, внимательно разглядывала Акмеда. Прошло всего несколько недель с тех пор, как он видел ее в последний раз, но она сильно изменилась. Ее лицо оставалось спокойным, а вот глаза горели внутренним огнем. Волосы, которые она, как и всегда, завязала черной бархатной лентой, теперь спускались ниже колен. Она некоторое время смотрела на него, а потом жестом предложила подойти к ней в центр двора, под стройные ветви юного дерева, привезенного с их общей родины, оставшейся по другую сторону мира.
Он ощутил, как биение сердца мира зазвучало
— Ежевика, — сообщила она, когда он остановился возле нее.
— Что?
Она показала на землю, где маленькие птички осторожно клевали угощение.
— Ежевика. Я собрала ее с растущих на поляне кустов. Когда мы были здесь в последний раз, кусты не плодоносили. Тогда мне показалось, что у них уже никогда не будет плодов. Возможно, это хорошее предзнаменование.
Акмед кивнул.
— Нам оно не помешает. Где то, что ты принесла? — Его голос прозвучал неожиданно резко.
В ответ она сняла с пояса Звездный Горн и подняла его острием вверх, затем медленно извлекла клинок из черных ножен. Раздался негромкий серебристый звук, напоминающий чистый призыв горна. На кончике клинка держался почерневший от пламени, необычной формы флакон из гематита. Рапсодия протянула руку и ловко вытащила его из огня.
— Вот, — сказала она, протягивая его Акмеду. — Надеюсь, ты сумеешь им воспользоваться.
Он поднес флакон к глазам.
— И все? Здесь кровь десяти порождений демона?
— Да. Удалось выделить его подлинную сущность. Здесь нет ни капли материнской крови, даже нет крови Ракшаса. Только очищенная кровь ф’дора. Когда ты найдешь человека, в котором он спрятался, ошибки не будет. — Ее изумрудные глаза горели от возбуждения, но Акмеду показалось, что он видит в них еще и страх. — Что ты собираешься делать теперь?
Акмед продолжал изучать флакон из гематита. На ощупь камень был теплым, возможно, его нагрело пламя меча, но скорее всего, тепло шло изнутри. И хотя флакон был тщательно закупорен, оттуда исходили какие-то эманации, тихие голоса пели темные гимны в шипящем пламени Преисподней. Он ощущал силу и зло даже сквозь камень, оно обращалось к нему, звало его дракианскую душу:
«Открой флакон. Выпусти нас. Выпусти нас из Склепа».
Акмед засунул флакон под рубашку.
— Ничего.
Зеленые глаза удивленно округлились.
— Ничего? После всего, что мы сделали? Что ты имеешь в виду?
— Ты спросила, что я собираюсь делать с флаконом сейчас, и я ответил: ничего. Грунтора здесь нет, и мы не готовы отправиться за демоном. Полагаю, мы должны быть все вместе, иначе с какой стати слабоумная Пророчица лепетала про Троих. — Он оглядел двор, по которому рыскал ветер, вздымая в воздух снежинки. — Я дождусь твоего возвращения в Илорк, мне нужно подготовиться.
— Моего возвращения в Илорк? — Рапсодия также оглядела двор. — А разве я не еду туда вместе с тобой?
— Возможно, но я подумал, что тебе придется на несколько дней задержаться. — Акмед засунул руку под плащ и отдал Рапсодии кремового цвета льняную карточку со сломанной золотой печатью.
— Что это? — спросила Рапсодия, разглядывая ее.
— Судя по всему, бракосочетание Тристана Стюарда перенесено. Церемония состоится через три дня в Бетани.
Рапсодия продолжала разглядывать приглашение.