Судьба и другие аттракционы (сборник)
Шрифт:
— Свобода оказалась важнее невозможного и недостижимого? — удивился Ветфельд. — А мне всегда казалось, что свобода в недостижимом, из недостижимого… как странно.
— Просто мы переоценивали себя, — попыталась успокоить его Лидия, — себя и саму реальность.
— Что-то протестует против этого, Лидия. Пусть вы предлагаете свободу… Но это же свобода от того, что глубже тебя?
— Получилось, что так — кивнула Лидия. — Кто ж знал.
— Вы предлагаете еще и покой.
— Я не думала об этом, — удивилась Лидия, — но кажется, вы правы.
— А я и ехал сюда за покоем, как я теперь понимаю, а обрел… — Ветфельд замолчал. — Вы же, Лидия, как мне кажется, хотели стать такой, у которой может быть то самое желание, которой оно причитается. И еще вы хотели драйва. Извините, — смутился Ветфельд.
— Всё нормально, — сказала Лидия.
— Я понимаю… вы превзошли то, чего не достигли, до чего не доросли, превзошли самой своей свободой от него… Но что-то всё же не то в этом. Не то.
— Вы пытаетесь отрефлексировать, так сказать, проанатомировать свободу, Курт. А надо просто быть свободным, понимаете? Не сочтите за пафос, конечно.
— Но что ж это! Из нас троих несчастен и опустошен тот единственный, кто получил такое, на что человек вообще не вправе рассчитывать.
— Вы считаете, что Арбов сломлен?
— Он сумеет… тот опыт невозможного , что он получил здесь, не может просто так раствориться, кануть, — жестикулировал Ветфельд.
— Неужели свобода и в самом деле оказалась важнее счастья, судьбы или же мы притворяемся только?
— Мы боимся самообольщения.
— Что свобода для нас: некая школьная истина, чуть позже, какая-то может слишком уж общая жажда свободы… Для одних из нас она даже какая-то компенсация нашей бездарности, дескать, «зато свободен», для других способ быть , недоступный, как правило, но главное, что он есть. Так ведь, Курт?
— Но эта ваша свобода от глубины — на самом деле она вместо … вы это понимаете?
— Я просто вдруг стала реально смотреть на вещи. Поздновато, правда? Но всё же лучше, чем никогда. Реальная свобода для реальных, непридуманных нас.
— Обманывать себя посредством свободы? Нет, Лидия, кажется, можно лишь обмануть свободу — свою свободу! Но свобода немыслима вне истины.
— Вы так уверены? — глянула на него Лидия.
— Вы тоже это знаете. — Ветфельд смутился под этим её взглядом. Вы же спросили, не обольщаемся ли мы насчет свободы.
— Я спросила совсем другое, — сказала Лидия.
— Эта изначальность вашей интуиции, — только в истине, в подлинности мы можем быть свободными, иначе какая это свобода.
— Хорошо, — кивнула Лидия. — Я запомню это ваше… ваши слова.
— Вы так странно смотрите на меня сейчас?
— Это так… показалось.
37
— У меня аллергия на здешние воды, как ни странно, — говорит Арбов. — Не слишком сильная, но краснеют глаза и слезятся.
— Я бы на твоем месте всё-таки не бросала полностью, — отвечает Лидия. — Попробуй уменьшить дозу.
Арбов и Лидия гуляют по городу после ужина.
— Да и так ли она благотворна, — говорит Арбов. — В прошлый раз эффекта от курорта хватило месяца на три, ну, на четыре, от силы.
— А мне так очень даже… правда, у меня что, банальный гастрит. В принципе, его можно обуздать и без помощи Чешской Республики, Карла IV и Вржидельни колоннады.
— У меня сложнее, — сказал Арбов, — но после экзорцистской процедуры над моим хеликобактером…
— Семён, — перебивает, почти кричит Лидия. — Я же вижу, ты считаешь, что я…
— Я ничего не считаю, — отрезал Арбов.
— Поверь, моё желание, — сказала, заставила себя сказать, — поменяться с твоим отцом было искренним и эти долбаные аттракционы не исполнили его не потому, что я отступилась или не слишком хотела этого.
— Я уже говорил тебе, отец ни за что бы не согласился… в отличие от меня. Так что можешь считать, не произошло потому, что отец не согласился бы, если у тебя вдруг неспокойна совесть.
— Когда мена не произошла, — Лидия ответила резко, с вызовом, — я была счастлива.
— Так вот, оказывается, какое счастье производят «синтезаторы добра»!
— Но совесть моя чиста, потому как счастье было после . Надеюсь, ты понимаешь?
— Дело не только в совести, Лидия. Тебя догонит нечистота твоей законной радости, твоего такого понятного, естественного, такого человеческого счастья, может быть, уже догнала.
— Я не столь глубока, как тебе кажется, — скривилась Лидия. — Ты мне льстишь, Сема. А что касается мены — любой её исход должен привести то, что стоит за всеми аттракционами (или того, кто стоит!) к противоречию с собственной сутью — противоречию не сни-ма-е-мо-му.
— Ты пыталась подловить нам недоступное, непостижимое нечто на его же собственном Добре?
— Я хотела, чтобы остался твой отец. Аттракционы же при любом раскладе, при любом исходе должны были пойти вразнос или хотя бы впасть в ступор.
— Но ведь не впали же.
— Ты этого не знаешь, Сеня. И я не знаю.
— Ну, конечно, для тебя они в ступоре, если ты осталась, а для меня, если б остался отец.
— А если вдруг нет паралича и ступора, значит, все эти карусельки и аттракционы не есть Добро. Или не только Добро. Следовательно, мы можем без лишних угрызений прервать Контакт. И, в случае необходимости, можем сделать это жестко.
— Насколько жестко? — съязвил Арбов.
— По обстоятельствам.
— Что и требовалось доказать. Ехали сюда ради Добра и Света, а будем заложниками необходимости и обстоятельств, — махал руками Арбов.
— Чуть посдержанней, Арбов. А то нас примут за семейную пару: муж-де запрещает жене покупать золотое кольцо какое-нибудь. Это я с учетом того, что мы сейчас проходим мимо ювелирных лавок, — попыталась Лидия. И тут же: — Но если у аттракционов все-таки перегорели обмотки и провода, значит, я в самом деле, — она улыбнулась, — спасла человечество от двух-трех весьма опасных соблазнов. Защитила Землю от «неправильного» Контакта.