Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
— А за что его распяли?
Как мог, Петр Николаевич объяснил Илюше библейскую легенду. И мальчик подумал: значит, и это обман, и ему стало стыдно, что вчера в церкви кланялся лбом до самого пола, просил бога найти Ваню.
Илюша нащупал суровую нитку на шее и без колебании оборвал ее. Крестик выскользнул из рук под ноги.
— Дядя Петя, я бросил крест.
— Ладно. Семь бед — один ответ.
Когда пришли домой, бабушка стрельнула злыми глазами на Илюшин красный бант, приколотый к рубашке.
— На свадьбе, что ли, был? — сердито спросила она и увидела оторванную пуговицу на вороте. — А крест где?
— На колени его, окаянного! — приказала тетя Лиза.
— Не стану я на колени. — Илюша угрюмо свел брови.
— Станешь как миленький! — И тетя Лиза с силой толкнула его к иконам, да еще вдобавок больно ущипнула за руку.
Всем было ясно, что она злилась на мужа и вымещала обиду на Илюше.
Дядя хотел заступиться, но, увидев, как дрожали от злости руки бабушки, досадливо махнул рукой.
— Не будет в моем доме антихристова отродья! Вез бога одни собаки живут, на то они и собаки. Довольно того, что ваши красномольцы Женюшку моего сгубили… А ты был бы хорошим дядей, не учил бы крест снимать, а отдал бы малого в церковь. Вон Степка Косой батюшке прислуживает и денежки домой несет.
— Мальчику нечего делать в церкви, — решительно, возразил Петр Николаевич.
— Ах, ты так? Мы приютили твоего голодранца, и мы же не хороши? Не хочешь, чтобы он в церкви прислуживал?
— Не хочу и не позволю!
— Нет, будет он прислужником! Будет! А не хочешь, уходи вместе с ним на все четыре стороны!
— Будете издеваться — уйдем, — заявил дядя Петя.
Губы тети Лизы побелели, и она с бранью набросилась на мужа:
— Скатертью дорога! Уходи, черт косоротый! И за что покарал меня бог таким мужем, погубил мою молодость…
У людей мужья как мужья, а у меня криворотый…
Илюша испытывал двойную горечь: он чувствовал, что виноват в семейной ссоре, и было жалко дядю.
Бабушка чем-то сердито гремела на кухне. Дядя Петя ушел в сад. Разгневанная тетя Лиза все еще не могла успокоиться. Она дернула Илюшу за рукав:
— Ступай умойся, змееныш! А я, дура, сшила ему новую рубаху. Сейчас же переоденься, скоро гости придут!
Глава шестая
БОЙСКАУТ
Гости явились перед вечером. Вместе с барыней, которую видел Илюша в церкви на пасху, пришел Иван Петрович Каретников. Оказывается, он был мужем этой барыни.
Третьим гостем заявился их сынок, надменного вида подросток в диковинной форме — коричневых брючках, застегнутых под коленкой на пуговицу, такого же цвета рубашке с нагрудными карманами и в шляпе с круглыми полями. Спереди на поясе у него висел нож в кожаном чехле. Все в этом щеголе как бы говорило: вот какой я, смотрите на меня!
Дунаевы встретили гостей радушно: бросились целоваться, раздевали их. Только и слышалось:
— Христос воскресе!
— Воистину воскрес!
Иван Петрович преподнес бабушке алое пасхальное яичко.
— Это вам, Аграфена Ивановна, прямо из-под курочки, тепленькое. — И он громко рассмеялся.
Подросток был вежлив и сдержан. Он помог матери снять пальто. Дедушка Никита, подтянувшись на цыпочках, повесил пальто на отдельный крючок.
— Мерси, — сказал ему юный задавака и, не глядя на Илюшу, прошел мимо.
Пока гости раздевались, Пелагея Ивановна трещала без умолку:
— Ужасно далеко вы живете! И какая тут грязь… Пока шла от пролетки, все ноги поломала. С моей подагрой я совершенно измучилась. Лизанька, ты не слыхала: говорят, во Франции изобрели новый способ лечения подагры, какие-то мази, перуанский бальзам, что ли? Ты не знаешь, где его можно добыть? Впрочем, что я болтаю! Сейчас хлеба и того не достанешь… Иван, ну чего ты стоишь? Помоги мне снять боты. А ты, Гога, займись с мальчиком, как бишь его зовут? Илюшей?
У Пелагеи Ивановны на голой руке висел серебряный ридикюль, сплетенный из мелких колец, точно кольчуга. Она вынимала из него то батистовый платок, пахнущий духами, то треугольную коробочку с лебедем на крышке и, смотрясь в зеркало, пудрилась. Пудра не держалась на ее длинном носу и обсыпала кофточку с черным бантиком на груди.
Пелагея Ивановна никому не давала говорить: она болтала о «сумасшедших ценах» на базаре, о восстании против большевиков в Кронштадте, а больше всего о своей подагре. Илюша про себя так и прозвал ее — Подагрой Ивановной.
— Что же вы стоите, мальчики? — обратилась она к к сыну. — Знакомьтесь. Вы ведь в некотором роде родственники.
— Не согласен! — воскликнул веселый Иван Петрович. — Это мы с Илюшей родственники, вместе на демонстрации песни пели. Верно я говорю?
— Ах, не мешайся, Иван! Ведь Гога воспитатель. Петр Николаевич, наш Гога скоро станет начальником городских бойскаутов, а ему только пятнадцать. Не плохая карьера, правда?
Из разговора Илюша наконец догадался, кем приходятся гости Дунаевым: бабушка и Подагра Ивановна — двоюродные сестры. Иван Петрович работал вместе с дядей Петей в Губземлесе. Его возили на извозчике. Пролетка на мягких рессорах и сейчас стояла на улице.
Пока взрослые разговаривали между собой, мальчики некоторое время чуждались друг друга. Потом Гога кивнул Илюше головой и сам пошел в зал.
— Садись вот сюда, — приказал он Илюше и усадил мальчика на диван. Сам он заложил руки за спину и стал ходить по комнате, как учитель. — Между прочим, меня зовут не Гогой, а Жоржем. Запомни! Это родители зовут меня так: им кажется, что я маленький. Понял? Повтори, как меня зовут.
С первого взгляда Илюше не понравился этот самонадеянный подросток с холеным лицом. Он разговаривал пренебрежительно, будто нехотя.