Судьба лейтенанта Погодина
Шрифт:
— Что?
— У Дымовых надо делать обыск. Оснований достаточно.
Погодин недовольно покрутил головой.
— Рано, Дима. И оснований маловато. Пока еще неизвестно, какие показания даст на допросе Маша. Возьмет и заявит: «Дымов ничего не дарил».
— Но ведь часы и бусы у нее?
— Допустим. И что же? Назовет не Дымова, какого-нибудь Петрова, а? Вот тебе и основания для обыска. Получится пшик! И Сашку Дымова надо допросить. Тогда получим какое-то прояснение. Согласен?
— Пожалуй.
Разговаривая, Погодин кружил по кабинету, время от времени потирая пальцами лоб. Колокольчиков продолжал сидеть
— Все! — Погодин остановился посередине кабинета. — Ищи Машу, вези сюда, допрашивай. Если появится необходимость — изымай часы и бусы. Я пошел к Дымовым. Попутно проверю паспортный режим.
— Может, подкинуть на мотоцикле?
— Пешком дойду, невелика даль.
Они одновременно покинули кабинет. Колокольчиков на мотоцикле круто свернул за угол и скрылся. Погодин направился в изогнутую подковой широкую улицу, забитую казахстанскими машинами, груженными кряжистым сосновым лесом, от которого тянуло свежим запахом живицы. За столовой Погодин свернул в третий переулок, замедлил шаг, посмотрел на угловой номер. Его заворожила тишина. Впереди, у палисадника, в пыльной земле, пурхались куры. У подворотни, налетая друг на друга, дрались взъерошенные петухи — черный и белый. Увидев на столбе цифру «15», Погодин шагнул к калитке. Петухи, распластав крылья, разбежались в разные стороны.
В ограде пожилой мужчина насаживал новую метлу на березовый черенок. Он прекратил свое занятие, увидев незнакомого человека, остановившегося сбоку и мягко сказавшего: «Здравствуйте».
— День добрый, — добродушно ответил мужчина и слабым взмахом руки воткнул острый носок топора в комлевый чурбан, бессчетно раз израненный топорами и пилами. — Слушаю вас!
— Я из милиции, — отрекомендовался лейтенант Погодин, показывая развернутое удостоверение с фотокарточкой и двумя печатями. — Надо проверить домовую книгу и паспорта.
— Вы новый участковый?
— Нет. Из уголовного розыска. Погодин.
— Понимаю, — многозначительно произнес мужчина, качнув седеющей головой. — У нас полнейший порядок.
— Тем лучше. Но долг службы требует...
— Понимаю.
Погодин отказался пройти в комнату, занял место у стола на кухне. Хозяин прошаркал тапочками вперед, возвратился с домовой книгой, аккуратно обернутой прочной бумагой.
— Здесь же и паспорта, — пояснил хозяин, осторожно опускаясь на стул.
— Кто в этом доме живет? — поинтересовался Погодин, открывая книгу.
— Шубины.
— Сколько вас?
— Я и супруга.
— Похоже, ушли на заслуженный отдых, Илья Ильич? — промолвил Погодин, перелистав домовую книгу и паспорта.
— Прошлый год. Учить детей — шутка не легкая, нервишки начали пошаливать.
— Да-а-а, — посочувствовал Погодин, — труд учителя действительно тяжкий.
— И у вас, позвольте заметить, работа не из лирики выткана. Мне один раз довелось побывать в понятых при обыске и, скажу вам, мало приятного перебирать чужое грязное белье.
— Вы вспомнили, наверное, обыск у соседа, Дымова?
— Совершенно верно.
— Ну, и как он, образумился?
— Утверждать не берусь.
— Опять за старое взялся?
— Не знаю, не скажу. Но пьет.
— Часто?
— Довольно часто.
— Чего же так?
— Река с ручья начинается, а пьянство — с рюмки.
— Да. На какие же средства он пьет?
— Шабашничает.
— Разве постоянно не работает?
— Работает в пожарке. Сутки там, трое свободен.
— Вон как. И жена не может с ним сладить?
— Что вы! Не раз из дому убегала из-за драк.
— А дети?
— У них только сын. Его он не трогал. Пить учил. Посадит на колено и — «Санька, пей!»
— Ну и как, Санька пьет?
— Представьте, нет. Мы с ним нашли простой выход: по моему совету он поступил учиться не в наше училище, а в Пересветовское. Дома бывает редко.
— Правильно решили. Дымов мог сына загубить.
— Совершенно верно. Меня это же беспокоило.
— Мать не возражала?
— Наоборот — рада.
— Трудная семья.
— Не семья, а Дымов-старший. И таким, представьте, на жен везет. Марья — замечательная женщина. Но семейное счастье обошло ее стороной. Недаром говорят: «Счастье — вольная пташка: где захотело, там и село».
Чем больше говорили Погодин и Илья Ильич, тем ближе притягивали их друг к другу какие-то невидимые нити. Расстались они как давно знакомые люди.
В тринадцатом доме, с прогнувшейся крышей и глубокими черными трещинами на бревнах, жили Дымовы. Ветер покачивал открытую калитку, она скрипела. Как только Погодин шагнул во двор, давно не метенный, навстречу лениво выбежал белый пес с черными ушами. Погодин остановился. Пес ткнулся заспанной мордой в штанину и направился обратно под старый навес, недовольно оглядываясь. Погодин миновал сени, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, дернул ручку на себя. Дом оказался пустой. На кухне, под столом, накрытым истертой до дыр клеенкой, валялись две пустых бутылки из-под плодово-ягодного вина. В комнате на подоконнике скрипел старый репродуктор. Постель на синей металлической койке измята. Похоже, на ней кто-то недавно валялся. Погодин вышел на крыльцо. До калитки его лениво сопровождал белый пес с черными ушами.
Перелистав домовую книгу дома номер одиннадцать, где жила одинокая пожилая женщина, Погодин спросил:
— Где же Дымовы? Дом открыт, а их нет.
— Марья на работе, а Федот с утра опохмеляется. Не прохватило небось, вот и подался еще промышлять.
— Часто пьет?
— Испился. Поглядели бы на него!
— Где же деньги берет? Поди опять воровством занимается?
— Вроде не должен. Нельзя ему в колонию попадать.
— Почему?
Женщина рассмеялась.
— А таким там худо. Он же на мокрую курицу похож. Приходил тут как-то один тип, спрашивал: «Где Дымов?» Отвечаю: «Дымовых нет». — Сказал: «Передай, что приходил Крысало, велел возвратить долг».
Уточнив приметы неизвестного, Погодин перевел разговор на сына Дымова — Саньку. Женщина поахала, пожалела Саньку, повторила то, что Погодину уже было известно, и со вздохом вымолвила:
— Как бы не свихнулся парнишко. По характеру бойковатый. И дружки мне не нравятся.
— Чем же они не нравятся?
— Шпанята — видать сову по полету.
— Да? И много их?
— Двое приезжали.
— Не здешние, что ли?
— Из того же училища, где Санька учится.
— Э, так я их, наверное, знаю. Дай бог памяти вспомнить, как их зовут. — Погодин потер пальцами лоб, дожидаясь, когда женщина сама назовет имена, а он запомнит. Ведь на самом деле он их не знает. И она назвала: