Судьба нерезидента
Шрифт:
Но здесь, в Кап-Ферра, есть места, где можно просто погулять вдоль морского берега, не обращая внимания на богатеев, лелеющих свое тоскливое одиночество в зарешеченных, замурованных каменными стенами виллах, как в тюрьмах. 1 4 километров пешеходных дорожек проложено на Кап-Ферра, и гулять по ним, наслаждаясь небом, морем и солнцем, можно сколько угодно и совершенно бесплатно – да такого за деньги и не купишь. Олигархи сюда и носу не кажут – куда им без батальона охраны и бронированных машин. Матисс обожал эти места, писал: «Здесь первую роль играет свет, потом идет цвет. Но сначала ты должен почувствовать именно свет, наполниться им».
Меня же интересовала еще и вилла «Мавританка», в которой долгие годы – 38 лет своей жизни – обитал замечательный писатель Сомерсет Моэм. Который, кстати, называл соседнее Монако «солнечным местом для людей тени». Но еще больше меня волновал Антиб, где жил другой английский прозаик –
Из Парижа мой шурин любезно повез нас на своей машине в Брюссель. Мы немного нервничали перед выездом из Франции – бельгийские визы у нас с женой были транзитные, и я лишь смутно понимал, на что мы имеем право. Но проверить паспорта оказалось некому – ни при въезде, ни потом при выезде.
Переночевали в известинском корпункте в Брюсселе. Сходили на Гран-Плас, рты разинули – такой она нам показалась ошеломляюще красивой, чему немало способствовал застилавший площадь ковер с яркими узорами из живых цветов. Тысячи разноцветных бегоний создают рисунок общей площадью 1800 квадратных метров. Полюбовались на дворец городской ратуши, настоящий шедевр готической архитектуры; глядя на него, хотелось себя ущипнуть – неужели мы это видим своими глазами? Или это все-таки фильм? В пивных вокруг площади перепробовали десять сортов пива (капля в море, их в Бельгии четыре сотни), но главное все-таки – вишневка, диво дивное: Kriek. Хотя, если подумать, то с плотным обедом гораздо лучше пойдет Blanche, белое нефильтрованное пиво, например Hoegaarden, но в тот первый приезд я до него просто не дошел. В первый раз тогда услышали изречение: «В Бельгии поесть плохо можно, но трудно». Правда, с ходу убедиться в этом не смогли – денег на ресторанчики у нас не было. Но потом мы бывали в бельгийской столице часто, даже со счета сбились сколько. И вот уж в эти новые времена получили предметные доказательства той сентенции.
Manneken Pis, «Писающий мальчик», особенного впечатления не произвел, но после ханжеского советского общества даже он выглядел скандально недопустимым. Чтобы в самом центре столицы Европы в качестве всемирно известной достопримечательности – вдруг воспевание в бронзе столь низменного процесса… И легенды эти глуповатые, гласящие, что якобы какой-то там ребенок в древние времена, видите ли, спас Брюссель то ли от пожара, то ли от катастрофического взрыва таким способом. Впрочем, этим нас, гордившихся вдруг обретенным вольномыслием совков, уже было не пронять – очень даже мило, говорили мы друг другу, хотя и ничего особенного. Но вот обнаружив неподалеку от Гран-Пляс колонну с сотнями слепков мужского полового органа – об этом-то нас никто не предупредил, – неподготовленные, мы чуть-чуть смутились, хоть виду постарались и не подать. Переглянулись между собой незаметно: ну это уж, может, как-то чересчур все-таки? Разве такое допускается? Не оскорбление ли это общественной нравственности? Но все бельгийцы ходили мимо как ни в чем не бывало, ничего особенно экстраординарного в этом не находя. Опытные туристы тоже остро не реагировали, только новички глазели раскрыв рты и знай щелкали фотоаппаратами. Оказалось, это так некие мастеровые давних времен отмечали свои производственные успехи. Не удалось выяснить технологию процесса, и потому осталось неизвестным, как именно они делали эти слепки и как потом отливали их, оставляя наследие для потомков на века. Наверно, хохотали
А потом мы сели в Брюсселе в поезд и поехали в Кёльн. И опять никто не проверял наши уже теперь куда более солидные, настоящие туристические немецкие визы. Я упорно высматривал границу из окна. И, естественно, ничего не высмотрел. Но в какой-то момент четко понял: едем по Германии. Потому что контраст был, конечно, не такой резкий, как при пересечении советской границы по дороге из Венгрии (впечатления 1988 года), когда каждый второй столб вдоль железнодорожной трассы почему-то оказывался покосившимся – но все же ощутимым. И в Бельгии все было достаточно чисто и аккуратно, но в неметчине в глаза бросалось нечто просто сказочное – картинка любовно вычищенной, чуть ли не вылизанной действительности. Все эти безупречные, точно вчера отштукатуренные и покрашенные в мягкие тона домики, палисадники, дорожки, невысокие зеленые изгороди казались почти декорацией. О, это была Германия!
Но документов у нас опять никто не проверил. Даже досадно: зачем же было напрягаться, использовать знакомство с пресс-атташе, добывать вожделенную немецкую визу?
Уже перед самым отъездом в то сугубо частное турне мои знакомцы из бюро Радио «Свобода», узнав, что я несколько дней планирую провести в Германии, пригласили меня «заскочить на огонек» в мюнхенскую штаб-квартиру. Несколько минут я колебался, все-таки страшновато было… Но потом, тряхнув головой (была не была, все равно терять уже особенно нечего!), согласился, хотя по спине бежали мурашки. Было в этом остром ощущении и нечто очень приятное, прилив адреналина. Подумать только, я могу оказаться там, в самом логове. Радио «Свобода», Мюнхен! От самого сочетания этих звуков советский человек должен был замирать от ужаса. Десятилетия напролет внушали нам, что это самая что ни на есть сатанинская обитель. Пристанище мирового зла. В институте нам лекции читали «по враждебным радиоголосам». Их глушили, тратя на это сумасшедшие деньги (больше, чем на всё собственное радио- и телевещание вместе взятые), но находились сноровистые ловкачи, умевшие поймать в эфире забиваемую всей мощью советского государства волну. И что-то иногда умудрялись расслышать.
В конце 80-х назло родной власти я стал время от времени комментировать внешнеполитические новости сначала на волнах Би-би-си на английском языке, а потом до меня добралась и «Свобода». С какого-то момента глушение прекратили – кажется, Яковлев уговорил Горбачева, получил поддержку Шеварднадзе, вялое сопротивление Лигачева удалось преодолеть. Мои не слишком частые выступления стали слышать друзья и недруги. Вот тогда-то я и стал получать предупреждения то ли от доброжелателей, то ли от каких-то «заинтересованных лиц», пытавшихся отбить у меня охоту давать интервью голосам из-за бугра. Но меня это только еще больше раззадоривало.
А потом вдруг однажды на адрес «Известий» пришел таинственный чужеземный конверт с непривычным пластиковым «окошком», сквозь которое просвечивала странная зеленая бумага с моим именем. Внутри оказался бибисишный контракт на уже состоявшееся интервью, обещавший мне, при условии, что я его подпишу, 2 9 английских фунтов стерлингов. То есть примерно 45 долларов. Ничтожная вроде бы по нынешним меркам сумма, но тогда… О, это были времена, когда как-то «срубленные» десять долларов означали сказочный поход в магазин «Садко» напротив метро «Киевская», с массой (как нам в то голодное время казалось) вкусных вещей для всей семьи. А здесь – не 10 долларов, а больше 40! Четыре скромных похода или одно огромное пиршество!
Правда, я поначалу не знал, как можно контракт тот превратить в деньги. Колебался даже: может, стоит попросить британцев ничего мне за мои интервью не платить? Зачем дразнить гусей – тех самых, что вышли из шинели Дзержинского? Но потом подумал: черт возьми, ведь если денег брать не буду, все равно не поверят. Неприятностей в любом случае не избежать, и копию контракта они, эти самые «гуси», наверняка уже изготовили и к делу приобщили, для них это – само по себе доказательство, что продаю родину за деньги.
Так что лучше хоть надышаться перед смертью, насладиться магазином «Садко» напоследок…
Московское бюро Би-би-си предложило мне помощь в «монетизации» моих контрактов. Потом стали приезжать корреспонденты из Лондона, призывали меня на помощь и как комментатора, и как эксперта, и как советчика. Тоже платили – очень скромно по западным стандартам, о которых я, впрочем, имел в то время самое смутное представление. Но таким образом и накопил те 160 с небольшим долларов на первую поездку в Западную Европу. Ведь до этого бывал только на Арабском Востоке, в Африке, да еще вот в Чехословакии и Венгрии – по путевке Союза журналистов. И вот такой прорыв!