Судьба по-русски
Шрифт:
Спасибо оратору за оценку моей работы, за это «прекрасно изобразил», но на остальное в его речи я не мог не ответить короткой запиской: «Поверьте, я бы не унизился до ответа на Вашу клевету в мой адрес, но письма и звонки моих избирателей (тогда я был депутатом Верховного Совета РСФСР — Е.М.)и зрителей вынуждают меня сказать Вам: строить красноречие на лжи — безнравственно. Е.Матвеев — не Герой».
Вообще-то разного рода хулителям отвечать не стоит: кто-то из них озлоблен на всё и вся, кого-то мучает патологическая зависть. Бог с ними, с несчастными — они и так страдают. А вот зрителю, как
Прежде всего надо сказать о том, что актер не играть не может — это его природа. Если он настоящий художник. Не играющий актер — мученик… Даже живой труп.
Любой творческий работник жаждет выразить себя в создании художественного образа: писатель на бумаге, живописец берет кисти и краски, музыкант идет к инструменту… А к чему может приложить свои способности актер, если нет роли?! Потому и случается от простоев всякое: и нервные срывы, и психические заболевания, и пристрастие к алкоголю. К тому же актер кино (штатный) не имеет права отказываться от роли. Отказавшийся актер снимается с зарплаты, и без того нищенской. К сведению читающих эти строки: оплата труда советского артиста была самой низкой в мире…
Так зачем же я играл Брежнева? Как это случилось?..
Стоял я как-то в очереди в мосфильмовском буфете. Подошел ко мне режиссер Юрий Озеров и, положив руку на мое плечо, отвел в сторону.
— Поздравляю! — тихо сказал он.
— С чем? — удивился я.
— Ты утвержден на роль Леонида Ильича в моем фильме…
— ?!
Он приложил палец к губам и сказал еще тише:
— Но пока — ни-ни!..
Юрий Николаевич быстро вышел из буфета, оставив меня, порядком ошарашенного, размышлять. Вопросы возникали — один острее другого, а ответ напрашивался один: розыгрыш… Нелепость какая-то… Впрочем, Озеров, овеянный тогда славой «Освобождения», фильма, удостоенного Ленинской премии и громко прошедшего по экранам мира, вряд ли способен на такие шутки.
Мне вспомнилось, как после XX съезда КПСС, на котором был осужден культ личности Сталина, по чьей-то ретивой инициативе появился лозунг: «Долой культ личности с экрана». Не просто культ Сталина, а культ любой личности. И сразу же с поразительной быстротой с экранов сошли фильмы «Глинка», «Суворов», «Адмирал Нахимов»… Запущенные к тому времени в производство картины об исторических личностях были закрыты, истраченные на подготовку сотни тысяч рублей списаны. Не жалко — народные…
Иван Александрович Пырьев начал снимать картину про молодого Ивана Грозного с Андреем Поповым в главной роли, а я готовился там играть Адашева — закрыли… Я уже снимался в роли художника Константина Маковского в картине «Иван Крамской» у режиссера Александра Борисовича Столпера — закрыли… Помню, много позже в планах студии была постановка фильма «Дмитрий Донской»— запретили даже думать об этом…
Какой нравственный урон был нанесен из-за этих дурацких запретов своему же народу! Его лишили возможности знать свою историю. Я уж не говорю о том, какой прибыли от демонстрации этих исторических картин недосчиталась государственная казна. Идиотизм полный!..
Как мы умеем это — шарахаться из крайности в крайность! Достаточно вспомнить, что творилось много позже, когда партия объявила борьбу с пьянством. Да, все знают, какой это недуг — он словно ржавчина разъедает наше общество, нашу жизнь… Никто не против искоренения этого зла, все — за! Но как? Вот тут-то и появились снова ретивые умники (про таких в народе говорят: «Бегущие впереди паровоза») с призывом: «Пьянство вон с экрана!» И срочно прокат «арестовал» фильмы, где есть сцены с выпивкой, где говорят о выпивке, где в кадре есть бутылка с водочной этикеткой… Картины на студиях закрывались, в лучшем случае перемонтировались, вырезались «крамольные» кадры…
В результате на экраны хлынули фальшивые, нудные фильмы. Зритель перестал верить нам, все реже и меньше стал ходить в кино… а пить меньше в стране не стали.
После того, что я услышал от Юрия Озерова, я не мог успокоиться. Обдумывал, что меня ждет. Отказаться — нельзя, сыграю — меня же потом будет лягать каждый, кому не лень: обвинят в том, что я «обслуживаю» Кремль… Кривотолков будет — хоть отбавляй… Но в то же время, не показывать в кино Брежнева — не есть ли это тоже крайность, подобная тем, о которых я только что рассказал? Ведь фильм «Солдаты свободы» — лента о нашей недавней истории, в картине будут выступать в качестве персонажей молодые Живков, Чаушеску, Хонеккер, Кадар — лидеры стран социалистического лагеря. А нашего лидера, что, не было во время войны?..
Я познакомился с текстом роли, и тут меня охватила растерянность — уж очень крохотный материал! Что играть? Литературная основа не давала ни малейшей возможности создать индивидуальность, объемный характер человека, тем более человека, уже известного широкому зрителю. Про такие роли режиссеры говорят актерам: «Не копайся — там песок». Разумеется, мой герой от изобилия военных типов в фильме будет отличаться, хотя бы пышными бровями… Да и субтитры, сопровождающие действующих лиц, укажут зрителю кто есть кто: «генерал-майор Л.И.Брежнев» — извольте верить…
И все же — надо было найти убедительные аргументы для красивого отказа от роли. Пришел к генеральному директору «Мосфильма» Н.Т.Сизову, человеку мудрому.
— Нельзя мне эту роль играть… Я и ростом, извините, длиннее, и возрастом постарше прототипа, — выпалил я неопровержимые, как мне думалось, доказательства.
— А играть надо, Женя!..
— Да и что я знаю о нем? Заглянул в энциклопедию: кроме дат и должностей, там ничего нет.
— Он почти каждый день по телевидению выступает. Наблюдай…
— И что, кроме того, что он по бумажке читает, я там увижу?
Сизов, всегда сдержанный, ровный, вдруг повысил голос:
— Съемки «Солдат свободы» — решение секретариата ЦК! Ты — народный артист СССР! Все, Женя!..
Вскоре помощник председателя Госкино СССР Ф.Т.Ермаша сообщил, что шеф приглашает меня на беседу.
Филипп Тимофеевич встретил смеясь:
— Слух дошел, что Матвеев сдрейфил?
— Тот случай, когда в слухах есть большая доля правды.
Время было позднее, министр, заметно уставший, попросил принести чай. Сели в мягкие кресла за журнальным столиком.
Пока пили горячий чай, хрустели сушками, я рассказал о своих сомнениях. И спросил:
— А как быть с «г»?
Ермаш повернул ко мне румяное лицо, и в его глазах я прочел: «Какое еще „г“?»
— Леонид Ильич эту букву выговаривает мягко, по-украински…
Филипп Тимофеевич рассмеялся.
— Ну, знаешь, в этом кабинете такого еще не было. Тут просят пленку, проталкивают сценарии, требуют аппаратуру, загранпоездки… А ты спрашиваешь, как роль играть…