Судьба-Полынь Книга I
Шрифт:
— Да брось, парень, — Дарующий подошел и встряхнул десятника за плечи. — Что еще за церемонии? Разве не помнишь, что я терпеть не могу всех этих глупостей?
— Кодекс велит…
— Кодексы хороши лишь для тех, кто их пишет. Пусть тратят чернила и считают, что делают нечто полезное. Для тех, кому надлежит их выполнять — это всего лишь закорючки на листах и прорва бездарно потраченного времени. Ритуалы нужны тем, кто мнит себя выше других. Но в Гаргии есть лишь один, кто стоит выше любого другого человека. Сеятель. А уж ему, — поверь на слово, жнец! — наплевать на
«Пожалуй, — подумал десятник, — Геннер нисколько не изменился. Велеречив, резок, громогласен и стоит прямо, словно копье проглотил… Как ухитряется держать спину ровно, когда на плечах гора железа?»
— Не стану спрашивать, откуда и куда держит путь твой отряд, — улыбнулся Дарующий. — Но, надеюсь, успех сопутствовал или только будет сопутствовать твоему делу. Единственное… ответь, что — это?
Пальцы сжались на Ильгаровом предплечье.
— Это то, что я заслужил. Памятка, чтобы не забывал, кто правил веками этим миром.
Некоторое время Геннер молчал. Ладонь его подрагивала, сквозь пальцы проходило тепло. Оно растекалось по жилам, но… быстро остывало. Исчезало без следа. Десятник не почувствовал прилива сил.
Дарующий отпустил руку жнеца, привалился плечом к стене трактира. Жадно хватая ртом воздух, сглатывал, словно донимала тошнота.
— Нет. Не могу… — прохрипел он, утирая ладонью пот с лица. — Моя сила словно в бездонный колодец переливалась! Что-то поглощало ее! Как это возможно?
— Игла, — коротко ответил Ильгар. — Артефакт. Ты всегда был честен со мной, поэтому и я тебе никогда не врал. Я был в плену у черных богов. Сбежал. Они оставили на память эту игрушку. Во мне.
Геннер нахмурился.
— В болотах побывал? Не завидую. Мне не было ведомо о том, что Сеятель вновь решился исследовать те края. А кто из Дарующих был с вами?
— Альстед. С ним — его телохранитель Ромар.
— Знаю, знаю таких. Не самые плохие парни. Альстед слишком много о себе мнит, конечно, зато безмерно честен. Это, пожалуй, самая худшая его черта. Если уж втемяшил что в голову — не переспоришь.
— Верно подмечено, — улыбнулся Ильгар. Затем спросил: — А почему ты спрашиваешь?
— Не твоего ума дело. Но, запомни кое-что, — Геннер наклонился к самому уху десятника, — не всякий союзник — друг. Гляди по сторонам, Ильгар. Сила портит и развращает. Излишнее доверие порождает врагов.
Он хлопнул десятника по плечу и отправился к повозке.
— Я пробуду в Сайнарии до конца лета. Если окажешься в городе — разыщи меня. Это не сложно. А я постараюсь найти того, кто сумеет помочь тебе разобраться с недугом.
На месте, где когда-то была отстроена арена, теперь возвышался земляной курган, увенчанный обелиском. Земля поросла полынью — той самой, которую сеяли на полях сражения жрецы. Неподалеку от кургана, еще обнесенная строительными лесами, сияла белая мраморная статуя. Вокруг нее сновали рабочие, а человек в зеленом фартуке и высокой меховой шапке — зодчий — о чем-то толковал с облаченным в доспехи сарлугом.
— Отпрыски знатных родов решили купить своему дружку вечную память, — пробурчал
— Хватит, — ответил Тафель. — По глиняной статуэтке. Где-нибудь в лесной чаще… Меня больше бесит, что власти поощряют эту тупость! Неужели не возьмут в толк, что простых солдат позерство раздражает?
— Прикуси язык, — посоветовал зарвавшемуся лучнику Альстед. — Войска содержатся за счет их отцов, матерей и дядьев. И чада их могут позволить себе казаться важнее, чем являются на самом деле.
Ильгар в спор вмешиваться не стал. И тот, и другой правы по-своему. В конечном счете, его дело воевать, а не оценивать тех, с кем никогда не пересечется за кружкой пива в трактире.
Гораздо интереснее было наблюдать за городом. А он изменился.
Выросшая вверх и вширь стена, углубленный ров. Лучники на сторожевых вышках, готовые нашпиговать стрелами любого, кто посмеет вести себя агрессивно. Сайнария больше не была шумной и веселой, она казалась осторожной, испуганной, готовой к бою. Шарм исчез, запахло сталью.
У городской стены стоял недавно сколоченный помост, где на перекладине болтались обгоревшие тела. Ветер раскачивал покрытые сажей цепи, наполняя воздух противным звоном и скрипом. Вороны клевали прогорклое мясо, радостно каркали.
— Хорошо кормят, — оценил Тафель. — Не иначе, богов и их присных теперь казнят на глазах у всего честного народа. Веселее стало жить, ничего не скажешь.
У ворот была толкотня. Стражи довольно бесцеремонно осматривали входящих и всех, кого считали подозрительными, отправляли к караулке. Там стоял, внимательно глядя в большой мутный шар со сверкающей пылью, низкорослый человек. На лбу его блестел пот, глаза покраснели от напряжения. Казалось, еще немного, и рухнет, изнуренный, на плиты.
— Что-то новенькое, — заметил Партлин. — Никогда таких не видел!
— Новое время требует нового оружия, — ответил Альстед. — И новых жертв.
Они прошли сквозь толпу, сопровождаемые злыми криками и недовольным ворчанием. Даже белый плащ и сверкающие латы Дарующего не могли охладить пыл изнывающих на солнцепеке людей. Телегу пришлось оставить на попечение стражам. Солдаты забрали все, что принадлежало им, и за что нес отчетность отряд. Морлин на ходу записал в летописи день возвращения в город.
За ним пришли, едва Ильгар успел смыть пот и проглотить кусок вареной репы.
Он сидел в беседке, в которой распивал вино с Барталином несколько месяцев назад, когда услышал глухие шаги и бряцанье металла. К нему приближалось семеро мужчин. Стражи и пеший сарлуг. Последний походил на куклу из железа, позолоты и напыщенности.
— Десятник Ильгар? Резервный полк восточной армии Сеятеля под командованием Теора Неустрашимого? — сквозь забрало отчеканил сарлуг. Получив утвердительный ответ, положил ладонь на оголовье меча в изукрашенных ножнах. — По приказу военного преатора вас надлежит взять под стражу. Не советую чинить препятствий!