Судьба прозорливца
Шрифт:
Я понял. Я повторил все, что сказал внизу Амфитриону Гошу.
– Великолепно! Отлично! Бесподобно!
– потер руки министр.
– Вы немедленно отправитесь в министерство, где запишете это показание под присягой. Миранова арестовать, - приказал министр Гошу.
– Ордер на арест подписан, вы получите его в министерстве. Арест русского великолепно ударит по тем, кто требует дружбы с русскими и позволит немедленно ликвидировать "Общество дружбы с Советской Россией". Мне думается, что сегодня вы избежали каторги на реке Крокодилов и ссылки на Змеиные острова, Горн, - сказал он мне.
– Мы уже позаботились о том, чтобы то, что с вами произошло за последние дни, не могло запятнать вашего доброго имени, господин прозорливец. Вот статья, которая появится завтра во всех правительственных газетах:
"Агамемнон
– спросив он остальные министров.
– И достаточно убедительно для того, чтобы провалить Скарпия. За ваше здоровье и процветание, господин прозорливец!
– поднял он рюмку с ликером ядовитого зеленого цвета.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ПРЕДСТОИТ СЕНСАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС
И вот, вместо каторги и тюрьмы, я принял ванну в номере одного из лучших цезарвильских отелей, отлично выспался, позавтракал, отправил телеграмму Сэйни, в которой писал, что необяснимые обстоятельства заставили меня стремительно уехать из Лабардана, не оставив записки, что я жду ее в Цезарвилде, люблю и целую, целую и люблю. В утренних газетах я прочел процитированную министром внутренних дел статью. Завечерними газетами у киосков стояли нескончаемые хвосты. Амфитрион Гош принес мне эти газеты. Он выглядел так, будто праздновал день своего рождения. Сенсация действительно была потрясающей. Вот как она выглядела в обычном стиле бататских кричащих заголовков:
"Шпион заслан в Батату под видом ботаника".
"Захвачен е последнюю минуту".
"Пытался вскрыть сейф и унести чертежи секретного вооружения".
"Скрещивание цитрусов, как ширма для похищения секрегов Батата".
"Прозорливец в роли свидетеля",
"Русские необоснованно протестуют".
"Миранов заключен в цезарвильскую тюрьму".
"Суд состоится в непродолжительном времени".
"Арест коммунистов, друзей Советской России. Подозреваются в участии в заговоре".
Далее подробно описывалось, что "военное министерство недавно обратилось в министерство внутренних дел с заявлением, что некий русский ботаник Миранов, командированный из России в Батату, якобы для скрещивания цитрусов, пытается завести знакомства с военно-изобретательскими кругами и, особенно с военным изобретателем, инженером Дио Диогеном. Министерство внутренних дел, приняв к сведению заявление военного министерства, поручило государственной полиции Бататы неусыпно наблюдать за Мирановым. Полиция обнаружила, что его часто навещают цезарвильские коммунисты. Прибывший в Цезарвилль по приглашению военного министерства и министерства внутренних дел нашумевший в последнее время прозорливец ("Нечего себе сказать - приглашение!" - подумал я), изъявил готовность прочесть мысли Миранова. Как всегда блестяще, прозорливец выполнил все, что от него требовалось, и дал под присягою показание, полностью изобличавшее "ботаника" в его зловредных замыслах. "Ботаник" был арестован, в его доме произведен обыск, давший весьма ощутительные результаты. Прозорливец выступит на суде во дворце Справедливой Фемиды, где лицом к лицу обличит шпиона и похитителя военных секретов Бататы".
На другой день утреянйе газеты "сторонников демократии" пытались убедить читателей, что прозорливец, выступавший против президента в Лабардане, был подлинный, что ранили его в цирке сторонники "независимых патриотов" и что он был арестован правительственной полицией и увезен в неизвестном направлении как раз, перед своим отездом из страны на "Ахиллосе", но все это казалось неубедительным перед новым натиском правительственных
Когда я вышел на улицу, мне показалось, что я попал в чудовищный сумасшедший дом. Весь Цезарвилль был заклеен листовками. Аппетитный кролик протягивал к проходившим свои обжаренные лапки: "Голосуйте за жареного кролика в каждом доме. Его вам даст Герт Гессарт". Портреты Агамемнона Скарпия, расфуфыренного и прилизанного, призывали: "Голосуйте за Скарпия". В одном из баров два десятка дюжих молодцов в белых передниках разливали бесплатно живительную влагу и банановое пиво и раздавали их алчущим: "Голосуйте за Скарпия, и у вас будет сколько угодно живительной влаги". Киоски фирмы Гро Фриша выдавали бесплатно ананасовый сок... "Голосуйте за Скарпия и мы вас зальем ананасовым соком". Я увидел разъезжавшего в автомобиле Крабби Гадда, окруженного молодцами с оттопыренными задними карманами брюк. Они то и дело вылезали и заходили в магазины и в бары. За кого же убеждают избирателей голосовать фашисты? Оказывается, тоже за Скарпия. "Коммунисты призывают нас дружить с русскими", - кричал оратор, стоя на пьедестале памятника Независимости Бататы. "Русские хотят поработить нас! Долой русских! Долой коммунистов! Герт Гессарт избавит вас от этого!"
Я ничего це имел против русских. Я часто встречался с ними в портах. Эти матросы были славные и простые парни и мысли их были ясны и чисты. Офицеры их тоже были славные ребята. Почему же Батата ополчилась на русских? Ах, да, они хотели украсть наши военные секреты! Но ведь во всем мире все крадут друг у друга секреты. И, я думаю, бататцы не постеснялись бы спереть все, что возможно, у русских.
Может быть, лучше, как только Сэйни приедет, попробовать унести ноги из этого ада? Переодеться, удрать в порт Трех Фрегатов, наняться на первый отходящий корабль матросом, Сэйни определить на него горничной - и бежать, бежать, куда глаза глядят? Я чувствовал, что затянут в такой капкан, из которого трудно вырваться. Черт меня дернул сделаться прозорливцем! Лучше бы я голодал, изредка ходил бы в рейсы матросом! Не надо мне ни славы, ни благополучия, ни жратвы, ни джазов, ни мюзик-холла, ни хороших костюмов! Говорят, у русских для всех есть работа. И всем платят исправно. Но как попасть к русским?
И нужен ли я им, бывший матрос и никчемный прозорливец?
Я замечтался, замедлил шаги и чуть было не угодил под мчавшийся автомобиль. Какие-то два здоровенных парня, в лихо заломленных фетровых шляпах, подхватили меня под руки, буквально выхватили из-под колес, поставили на асфальт и, приподняв свои шляпы, отошли в сторонку. Я понял: мне не только к русским, мне никуда не уйти из Цезарвилля. Щупальцы государственной тайной полиции вцепились в меня крепко.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Я - УЗНИК, ХОТЯ И СВОБОДЕН
– "Ахиллес" ушел без нас, - сообщила Сэйни после первых обятий и поцелуев.
– Как я завидовала ему, глядя на его белый след! Я чуть с ума не сошла, узнав, что ты меня бросил. Я думала о тебе самые страшные вещи.
Я успокоил ее нежным и крепким поцелуем. Мы сидели у раскрытого окна, синел вечер, темное небо было сплошь покрыто такими яркими звездами, что, казалось, они затмевают бешеный блеск реклам. В комнате пахло магнолиями.
– Я не думаю, чтобы русские были способны на это, - сказала Сэйни, когда я рассказал ей по порядку все, что случилось со мной в Цезарвилле.
– У нас на заводе работали двое русских и одна русская девушка. Я с нею подружилась. Они рассказывали, как живут там, у них на родине. Хорошо живут. Я бы хотела так жить, Фрей. Это совсем не тот рай, который обещает нам этот Скарпия. Он, наверное, победит и станет президентом. Ты бы видел, что делается в Лабардане! Какие-то молодчики заходят в лавки и говорят, что если хозяева и приказчики не будут голосовать за Скарпия, на следующий же день после выборов лавки будут сожжены и разгромлены. Они заходят в дома и предупреждают, что тем, которые не будут голосовать за Скарпия, будет перерезан свет и водопровод. Обещают, и еще более худшие вещи. Для нас, мне кажется, будет одинаково скверно жить как при Гессарте, так и при Скарпия. А что, если нам все-таки убежать, Фрей? Я готова бы делать самую грязную работу, а тебе вовсе не надо больше быть прозорливцем. Я была бы счастлива стать женою простого матроса.