Судьба тигра
Шрифт:
Когда Рен вернулся, я что-то говорила Кишану, роясь в своем рюкзаке. И тут Рен повел себя очень странно. Не глядя на меня, он бросился к брату и встряхнул его за плечи. Я обернулась – и охнула. За то время, что я отвернулась, Кишан успел уснуть. Лицо его посерело, а тело сползло на землю, как неживое.
Мы кричали на него и звали, мы трясли его, а Рен отвесил ему пару пощечин, но Кишан не просыпался. Серый цвет стремительно расползался с его пальцев на руки, с лица на шею. Я боялась, что если он дойдет до сердца, то Кишан уже никогда не очнется. Рен снова попробовал растрясти брата, а я попыталась плеснуть ему в лицо
Тогда я поднесла к губам Кишана флягу с соком огненного плода, и, хотя большая часть пролилась ему на шею, он слабо пошевелился. Я дала ему еще немного, и вскоре Кишан смог сделать глоток. Серый цвет начал отступать, и вот уже Кишан открыл глаза.
Я поцеловала его в окаменевшие губы и тихо упрекнула:
– Никогда больше не пугай меня так!
Он хотел что-то сказать, но я прижала палец к его губам.
– Нет-нет, даже не думай. Просто пей.
Опустошив две фляги с соком, Кишан пришел в себя и захотел встать, но Рен закинул его руку себе на плечи и помог сделать первые шаги. Я сморщилась, когда Кишан застонал от боли, – кто-кто, а я-то прекрасно понимала, что он сейчас чувствовал! Вскоре мы снова тронулись в путь, углубившись в туннель, который выбрали Рен и Фаниндра.
С каждым шагом к Кишану возвращались силы, и он опять зашагал впереди, указывая нам дорогу.
Помогая мне перелезть через большой валун, преграждавший путь, Рен вдруг сказал:
– Я хотел спросить тебя кое о чем, но если ты не захочешь отвечать, то я не стану настаивать.
– Что ты хотел узнать?
– После того как ты согласилась принести себя в жертву, мы видели, как ты горишь заживо.
– Да, – тихо ответила я.
– Что это было?
– Феникс задал мне несколько вопросов, на которые мне было очень трудно ответить, поэтому я и горела. Мне нужно было понять и признать кое-что… очень важное для меня. Закат сказал, что, как только мы вошли в лес, он почувствовал, как мое сердце просит об этом. Он хотел… хотел исцелить меня.
– Его методы лечениявызывают серьезные нарекания.
– Наверное… – Какое-то времени мы шли молча, потом я добавила: – Но феникс потребовал от меня не больше, чем от себя… Думаю, он имел такое право.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Когда ночная комета прошла по небу, Закат сгорел дотла. Он отдал свою жизнь Рассвету, тому фениксу, которого вы видели.
Рен быстро взглянул на меня, отвернулся. Потом осторожно поинтересовался:
– О чем он тебя спрашивал, Келлс?
Я тихо вздохнула, помолчала. Рен не торопил меня и не настаивал, давая мне время обдумать, как много я готова ему открыть.
Наконец я ответила:
– Мое сердце очень давно болело, а я цеплялась за эту боль, не хотела с ней расставаться. Феникс заставил меня увидеть и признать это. Теперь мне предстоит понять, что делать дальше… А вопросы… – Я остановилась, взяла Рена за руку. – Знаешь, я бы сейчас не хотела об этом говорить. Даю слово, что когда-нибудь обязательно расскажу тебе все. Но не сейчас.
Он поднес мою руку к своим губам, поцеловал пальцы.
– Значит, мне остается только подождать.
Еще через шесть часов туннель расширился, а моя золотая змейка вдруг ожила.
Фаниндра раздула свой капюшон и, раскачиваясь из стороны в сторону, стала куда-то всматриваться. Вот она тихонько зашипела, запрокинула голову и поползла в другую сторону. Мы пошли за ней по кривой тропинке, усыпанной острыми черными камнями. Золотая змея юрко извивалась между скал, и хотя Фаниндра ползла гораздо медленнее, чем мы шли до этого, никто из нас даже не думал спорить.
Вскоре туннель вокруг нас изменился. Мы вышли в большую пещеру. Эхо наших шагов и голосов заплясало по стенам. Когда мы сделали первые шаги внутрь, я почувствовала дуновение холодного ветра, но через секунду воздух снова стал неподвижен. Руки покрылись мурашками, и я принялась нервно их растирать.
Ветерок вернулся. Холодный воздух сам по себе был странным явлением в мире огня. Вобавок он сопровождался звуками. Потоки ветра с тихим шорохом и шуршанием гуляли в щелях скал, а камни то и дело издавали глухие сдавленные вздохи. Теперь прохладное дуновение касалось моей новой кожи ритмично и регулярно, через большие промежутки времени, и я невольно представляла себе умирающего великана, испускающего дух в черноте коридоров.
Фаниндра вдруг резко остановилась и подняла голову, явно почувствовав что-то такое, о чем мы пока не догадывались. Даже Рен и Кишан не слышали и не видели ничего в кромешной тьме. Но мы все почувствовали опасность. Рен снял с пояса меч. Стоило ему взяться за рукоять, как лезвие меча само собой вытянулось в полную длину. Быстрым поворотом запястья Рен разделил меч надвое, отдал половину Кишану, и братья, не сговариваясь, загородили меня собой.
Мы осторожно продолжили свой путь и примерно через час я почувствовала, как силы стремительно покидают меня. Но как раз в тот момент, когда я открыла флягу, чтобы сделать глоток живительного сока, Фаниндра резко остановилась, свилась кольцами и взметнула в воздух всю верхнюю половину своего тела. Она так широко растопырила свои чешуйки, что сложный узор на ее капюшоне проступил в мельчайших деталях, а сама Фаниндра стала казаться втрое крупнее, чем была.
Она испустила целую очередь громких шипящих звуков, то ли предупреждая нас о чем-то, то ли угрожая кому-то, кого мы пока не видели. Золотая змеиная пасть несколько раз открылась и закрылась, пробуя воздух. Раздвоенный язычок часто-часто запорхал в воздухе, как лента, подхваченная ветром, – было очевидно, что Фаниндра отчаянно пытается понять, что нас окружает.
Затем слева от нас раздался громкий удар, как будто рухнула большая скала. Зловещее эхо прокатилось по пещере. Почти сразу же мы услышали тяжелый шорох, словно по полу что-то тащили. Шорох приближался, подступал ближе. Теперь он походил на звук, с которым неуклюжий младенец тащит тяжелого плюшевого медведя вниз по лестнице. Ритмичный топот заполнил все пространство, я чувствовала, как какая-то злая сила выбивает тревожную дробь в моем позвоночнике. Все позвонки гудели и вибрировали в такт этому звуку.