Судьба венценосных братьев. Дневники великого князя Константина Константиновича
Шрифт:
Увы, члены августейшего семейства не разделяли их мнения. И не только современники. В 2002 году на русском языке выпустил биографию своего двоюродного деда князь Михаил Греческий (внук Ольги Константиновны). Этот бульварный роман под названием «В семье не без урода» (уродом назван великий князь Николай Константинович) изобилует массой ошибок, высокомерным отношением автора к людям и просто-напросто бескультурьем. Права была сестра последнего российского императора Ксения Александровна, посетовавшая, уже живя в эмиграции, митрополиту Нестору: «Мы, Романовы, вырождаемся».
Когда 13 января 1918 года Николай Константинович скончался от воспаления легких на руках внебрачной дочери Дани Часовитиной, ему устроили пышные, воистину царские похороны несмотря на то,
Николай Константинович, обычно с насмешкой отзывавшийся о своих августейших родственниках, о брате всегда говорил с добротой: «У Константина чрезвычайно нежное сердце». Но они с годами отвыкли друг от друга, Константин Константинович лишь изредка вспоминал о стершем брате.
«Я написал Николе, кажется, в первый раз в жизни. Ему сегодня минуло тридцать лет» (2 февраля 1880 г.).
«Несколько дней тому назад мы узнали из письма Мама, что Никола в Ташкенте приступил к прорытию какого-то канала и обставил закладку работ некоторой торжественностью: был приглашен во главе местных властей генерал Черняев, отслужили молебен – и все это в самый день рождения Государя. Вдруг из Петербурга пришел запрет на продолжение работ. Итак, Николе придется за все платить из собственного кармана» (23 марта 1883 г.).
«Бедному Николе сего 36 лет. Я послал ему в Ташкент книжку своего перевода "Мессинской невесты"» (2 февраля 1886 г.).
«Вчера ко мне приезжал молодой психиатр Чехов, который с февраля по май пробыл у Николы в Туркестане, был и в Голодной Степи, и в Ташкенте и присмотрелся к Николиному образу жизни. В его рассказах мало утешительного, несмотря на то, что он вовсе не склонен преувеличивать. Напротив того, он, скорее, смотрит недостаточно мрачно, и все-таки у слушателя получается впечатление чего-то невозможно разнузданного, дикого и болезненного» (28 августа 1897 г.).
«Ездил к министру Двора барону Фредериксу говорить о Николе. Он, Фридерикс, смотрит на это трудное дело правильнее генерал-губернатора Духовского, который за один год не успел всесторонне разобрать характер Николы и находится под его обаянием» (26 марта 1899 г.).
«Проснулся в Твери с головной болью. Будя меня, Миша Репин доложил мне, что Никола на вокзале. Он пришел в вагон и, пока я одевался, беседовал с Палиголиком [15] в соседнем отделении. Мне слышался его неприятный, какой-то визгливый и как будто несоответствующий наружности голос. Одевшись, пошел к нему. Мы обнялись, и Павел Егорович оставил нас вдвоем. Чувствовал себя крайне неловко, и, думаю, Никола испытывал то же самое, мы говорили много, но все о ненужном ни ему, ни мне, как бы опасаясь затронуть другие вопросы… Прощаясь со мной, Никола был, видимо, тронут и прослезился. Жалко его! Болезнь (душевная) уничтожила в нем сознание добра и зла, он является жертвой человечества и государства, заключенной в заколдованный круг, из которого нет выхода» (6 апреля 1901 г.).
15
Палиголик – прозвище П. Е. Кеппена.
«Николу я известил об опасном положении Мама. Мне он ответил в общих выражениях, а Палиголику телеграфировал, прося выхлопотать ему разрешение к нам приехать. Подобные же просьбы высказывал он, когда умирали Вячеслав в 1879 году, Государь в 1881-м и Папа в 1892-м, но приезд ни разу не мог быть разрешен в видах его же собственного положения. Приехать бы ему еще можно, хотя здесь
«Самсонов [16] повез меня прямо во дворец к Николе. Я внутренне волновался перед свиданием с ним после десятилетней разлуки. Но встреча, может быть благодаря присутствию Над. Алекс. Искандер (жены Николы), обошлась не только благополучно, но и приятно. С час провели втроем в непринужденной беседе. Оттуда поехал в корпус [17] » (17 октября 1911 г.).
Константина Константиновича, привыкшего к манерам высшего света, коробили грубые и дерзкие поступки Николая Константиновича. И все же он не отрекался от старшего брата – он жалел его.
16
А. В. Самсонов – туркестанский генерал-губернатор.
17
Ташкентский кадетский корпус.
Осенью 1913 года в Туркестане праздновали открытие казенных оросительных сооружений Голодной Степи, начало которым положил на свои личные средства опальный великий князь. Константин Константинович решился в эти дни написать Николаю II письмо, объясняя, что правительственные чиновники по отношению к Николаю Константиновичу «нередко бывали несправедливы, признавая его душевнобольным и в то же время карая, как преступника». Константин Константинович просил государя смягчить положение старшего брата. Ответа не последовало.
«По-видимому, мое письмо Государю о Николе никакого действия не возымело» (6 октября 1913 г.).
На русско-турецкой войне
В середине июня 1877 года, когда Константин Константинович вернулся из заграничного плавания, война была в самом разгаре.
Уже с 1876 года газеты и журналы постоянно помещали материалы о восстаниях славян против турецкого ига в Боснии и Герцеговине, зверствах башибузуков [18] над угнетаемыми болгарами. Особенно поражали своей наглядностью рисунки Каразина в «Ниве», изображавшие турецкую нацию изощренным в пытках палачом. В крупных городах один за другим возникали Славянские комитеты, собиравшие пожертвования для помощи коренному населению Балкан и посылавшие русских добровольцев воевать в тот далекий край. В русских семьях с распростертыми объятиями принимали болгарских детей-сирот, завели географические карты, где флажками отмечали очаги восстаний. Наконец 12 апреля 1877 года был объявлен высочайший манифест, возвестивший, что русский народ не может больше терпеть угнетения и мучений своих единоверцев, чинимых магометанами, и потому, заключив союз с Румынией, объявляет Турции войну.
18
Башибузук – солдат турецкой конницы.
Народ ликовал, женщины принялись щипать корпию, купцы – оделять войска подарками, а великие княгини – управлять отделениями обществ Красного Креста. Надеялись, что не пройдет и месяца, как нехристи будут разгромлены, Византия возродится из пепла и на куполе Святой Софии вновь засверкает святой крест. Тем более что сам царь с первых дней войны, покинув Петербург, раскинул свой лагерь в прифронтовой полосе.
«Война освежит воздух, которым мы дышали и в котором задыхались, сидя в немощи растления и в духовной тесноте», – пророчествовал Ф. М. Достоевский. Гуманист, посвятивший свое творчество обездоленным людям, теперь восклицал: «Долгий мир всегда родит жестокость, трусость и грубый ожирелый эгоизм, а главное – умственный застой».