Судьба. Книга 1

Дерьяев Хидыр

— Хорошо, что все оказались в сборе… Приятно, что все яшули аула здесь — моя весть для них. Наше дело, как у посыльного: передать то, что просили. Выгоды мы никакой не преследуем… Сегодня сижу в своей лавке — бежит мальчишка: «Дядя Бекмурад очень просит приехать к нему». А почему не приехать, если просит человек? Приехал. Встретил он меня расстроенный, говорит: «Беда! Наши молодцы таких дел натворили, что хуже не придумаешь». Ну, и рассказал всё, как было. «Ты, говорит, — человек сторонний, люди тебя уважают, к слову твоему прислушиваются — поезжай, говорит, уладь как-нибудь это дело. Попроси для нас девушку, а калым мы заплатим любой, торговаться не будем». Ну, я и согласился. Чего в жизни не бывает? Даже пальван [26]

на дынной корке поскользнуться может. Бывают дела, которых никак не исправишь. Всё равно, что слово: сказал — на место уже не водворишь… — Гость метнул косой взгляд на Сухана Скупого, который сидел как на горящих углях, пряча в густой бороде усмешку. — Вот и это. дело такого рода… Самое лучшее для обеих сторон — примириться. Если спорить будем, за оружие возьмёмся — хорошего мало. Для наших джигитов много есть достойных причин браться за саблю, по пустякам делать этого не следует. То, что случилось, понятно, нехорошо. Но — оно случилось. Зачем нужна кровавая вражда между двумя уважаемыми родами? Я думаю, не нужна. И вы так думаете. Мудрые люди всегда найдут тропинку согласия… Я сказал всё!

26

Пальван — силач, борец.

Дайхане не спешили с ответом. Несмотря на то, что аулу было нанесено оскорбление, которое, па обычаям предков, надо смывать кровью обидчика, нельзя было не согласиться, что гость говорит разумно. По крайней мере, вполне очевидно, что какую увезли девушку, такую назад уже не получишь.

— Сухан-бай, вы слушали слова гостя, — сказал один из стариков, — теперь ему надо ответ дать…

— Да-да… конечно надо… — заторопился Сухан Скупой. — Все мы слышали слова гостя… не я один слышал, вы вот рядом стоите тоже слышали, давайте посоветуемся… Плохое дело случилось, да ведь разные дела творятся — и хорошие, и плохие… Вы видите, что Бекмурад-бай не упорствует, признаёт свою вину, готов на мировую. Прислал к нам такого уважаемого всеми человека, как Байрамклыч-бай. И гость не отказался поехать к нам, значит, уважение оказал аулу… Как вы смотрите на то, если мы теперь разрешим почтенному Байрамклыч-баю вернуться к пославшему его человеку, а мы свой ответ попозже дадим, а?

Ища поддержки, Сухан Скупой выразительна посмотрел на арчина.

Коренастый, кряжистый, как заматерелый карагач, арчин Меред за всё время не проронил ни слова и даже не поднял глаз. В прошлом он славился как один из самых дерзких джигитов, но потом притих, сабля его уже много лет пылилась на ковре, а сам он как-то незаметно подружился с русскими. Не то, чтобы эта дружба выражалась слишком демонстративно, — Меред был не глупый человек, — но последствия её были очевидны.

Сидевший рядом с арчином яшули предложил:

— Тут такое дело — у матери спросить бы надо.

— Правильно, — поддержали его. — На скорую руку такие вопросы не решаются… Да и гость должен послушать мать девушки. Отец-то её в песках чабанит, далеко… — пояснили приезжему.

Пока решали, пойти ли к матери или, может, она сама сумеет подняться, Оразсолтан-эдже, которой сообщили о приезде посредника, уже спешила, поддерживаемая двумя женщинами, к кибитке Сухана Скупого. Придерживаясь за стеку, — женщины остались во дворе, — она с трудом переступила порог и села, прислонившись к дверному косяку и прикрыв лица рукавом накинутого на голову старенького халата.

— Вот хорошо, сама пришла! — обрадовался Сухан Скупой. — Оразсолтан, не надо себя терзать. Люди хотят с тобой посоветоваться, как быть. Что ты им ответишь?

— Спрашивайте, — мёртвым голосом отозвалась Оразсолтан-эдже. — Я вам отвечу…

— Вот и хорошо… Ты только не плачь и не расстраивайся. Дочь твоя, слава аллаху, не умерла… она жива-здорова… к хорошим людям в дом попала… Гм… кхе… Вот человек приехал — что ты ему скажешь?

Сухан Скупой сунул в рот бороду, пожевал её. С трудом перегнув руку, дотянулся до спины около шеи и стал чесаться, посапывая

и кряхтя.

Опершись локтями о колени, Оразсолтан-эдже склонила голову.

— Мне нечего говорить приезжему человеку… Мне нужна моя дочь — больше мне ничего не нужно… Помогите мне… верните мне мою дочь… Даже ноготок своей дочери… я им… — Её душили слёзы.

— Неразумно ты мыслишь, Оразсолтан, совсем неразумно! — Сухан Скупой выталкивал языком иза рта откусанные волосинки бороды. — Тьфу…! Тьфу… «Человек должен вытягивать ноги по своему одеялу… Как люди решат, ты должна согласиться. Тебе никто худа не желает. У всех у нас честь задета! — И он снова покосился на безмолвствующего арчина. Тот крутил в пальцах маленькую тыквинку-табакерку для наса [27] и равнодушно глядел вниз, словно всё происходящее его не касалось. Заметив взгляд Сухана Скупого, гость тоже скользнул глазами в сторону старшины аула и угрюмо свёл к переносице разлапые брови, а рука его незаметно, словно сама собой, подвинулась к рукояти ятагана.

27

Нас — особым способом приготовленный, мелко истолчённый табак, который кладут под язык.

Старики заворочались, завздыхали.

— Верно, наша честь страдает.

— Надо подумать как следует.

— Люди хотят тебе добра, Оразсолтан, Сухан-бай правильно сказал.

— Пусть гость возвращается. Мы сами посоветуемся.

— Конечно! Рассердившись на вошь, не сжигают всё одеяло!

— Конечно!

Оразсолтан-эдже заплакала.

— Верните мне мою дочь — вот весь мой совет… Если вы добрые сородичи — исполните свой долг: верните мою дочь!..

— Вот глупая женщина! — раздражённо сказал Сухан Скупой. — Ей говорят: «Козёл!» — А она: «Подои её!». Столько мудрых людей собралось из-за неё, время теряют, советуют, а она всё одно твердит. Нельзя так, Оразсолтан, людей уважать надо! Вон даже почтенный Байрамклыч-бай уважение какое тебе оказал — приехал посредником, а ты обижаешь его… Все оскорблены до глубины души, все мы горим — надо немного поостыть. Я думаю так, люди: пусть уважаемый Байрамклыч-бай возвращается, а мы всё взвесим, всё обдумаем и…

Некоторые старики согласно кивали головами, на многие возмутились.

— Нельзя делать так!

— Мать просит — обязаны послушать её!

— За ней последнее слово!

— Конечно! А то тоже получается вроде этого козла! Мать одно просит, а мы другое гнём.

— Женщина и есть женщина! Отца надо спросить!

— Где отец? Нет его!

— Что может посоветовать женщина?

— Мать расстроена! Ей сейчас, как голодной курице просо, так и дочь!

— Конечно, не твою увезли! Сытый голодного не разумеет!

— Нельзя торопиться с этим делом!

— То — в одной семье горе, а то — десять плакать будут.

— А совесть свою под кошму спрячем?

— Нельзя на весь аул беду наводить!!!

Подавали свои реплики и стоявшие во дворе.

Прислушиваясь к спорящим, Сухан Скупой торопливо сказал:

— Значит, так и порешили… Поезжайте, Байрамклыч-бай, и передайте им всё это… Мы здесь обдумаем…

— Пусть будет так! — согласился гость. — А вы» эдже, не убивайтесь, дочь ваша в хороших руках. Соглашайтесь с тем, что посоветуют яшули, они люди умные, плохой дорогой не пойдут. — Он хитро подмигнул Сухану Скупому. — Каждый выбирает дорогу то своим ногам.

— Я бессильная женщина, — с горечью сказала Оразсолтан-эдже. — Я прошу вас… Верните мне мою дочь! Не надо мне другого решения… До самой смерти не надо… не соглашусь я… Мои слёзы дойдут до аллаха… На том свете ответ держать будете, если на этом смелых людей не найдётся.

Цепляясь за дверь, она со стоном поднялась. Со двора протянулись заботливые руки — она тяжело опёрлась на них.

— Ну, хорошо, если разрешите — я поеду, — сказал гость.

Арчин поднял голову, прищурясь обвёл глазами собравшихся. Люди вздрогнули от его резкого голоса.