Судьба. Книга 1
Шрифт:
— Значит, в самом деле вором стал?
— А что мне оставалось делать? — вспыхнул Аллак. — От радости я, что ли, сделал такое? Может, ты тоже по своей охоте на этот путь вступил?
— Не сердись, друг, — Дурды положил руку па колено Аллака. — Я пошутил. Кто тебя винит? Вели-бай родственник Бекмурад-бая, а того я вообще голышом оставил бы, если бы не убил.
— Надо подобрать таких же ребят, как мы, — предложил Аллак, — напасть на Бекмурад-бая и весь его ряд разграбить!..
— Когда товарищей много, это хорошо, — согласился Дурды. — Только как доверишься незнакомому человеку? Ты — дело другое: сирота, в бедности
— Или разбойник с большой дороги, — вставил Клычли. Вас самих во сне без халатов оставит, а то ещё и души вынет.
Аллак отвернулся, чтобы скрыть бросившуюся в яйцо кровь.
— Разве я говорю, что без разбора принимать надо?
— Как его разберёшь? — задумчиво сказал Дурды. — Чужая душа — степной колодец. Затянуть можно, а что там в глубине, не видно: может, чистая вода, может, грязь, а может, и змеи живут.
— Это верно… всякое бывает… — пробормотал смущённый Аллак.
Поняв его смущение по-своему, Дурды дружески улыбнулся.
— Много на свете плохих людей, поэтому хороша, когда у человека есть близкий друг. Я считаю тебя другом, Аллак, и хочу, чтобы дружба наша была нерушима. — Дурды выдернул из ножен свой верный нож. — Вот, — сказал Дурды, — я предлагаю побрататься… Приложи губы к моей крови, Аллак-джан! — и он поднёс нож к своей руке, собираясь сделать надрез.
— Хорошее дело, — одобрил и Клычли, — нам всем, кровное братство надо, а вам двоим — особенно.
— Подожди пока! — Аллак схватил Дурды за руку.
— Не хочешь? — искренне удивился Клычли. — Это добрый туркменский обычай.
— Ты боишься? — недоверчиво спросил у него Дурды.
— Нет, не боюсь!.. — горячо сказал Аллак. — Я удержал твою руку, но не подумай, что я не хочу стать твоим братом. Ты не сомневайся во мне. Я очень хочу, чтобы священный обычай прадедов скрепил нашу дружбу, я чту его и не могу нарушить его. Но я видел, как братались незнакомые люди, а патом, узнав друг друга ближе, нарушали свою клятву. Разве это хорошо? Давай побудем вместе, посмотрим кто из нас на что способен, а потом побратаемся. Вот тогда это будет по-настоящему и крепко. Правильна Я говорю?
— Пожалуй, ты прав, — подумав, сказал Клычли, а Дурды разочарованно пробормотал:
— Ну, что же, говорят, народ прикажет — и коня под нож. Вас большинство — я тоже соглашаюсь. Пусть будет, как говорит Аллак… Только непонятна мне, зачем нужно ждать. Разве мы не знаем друг друга? Разве мы изменимся через месяц?
Да, они не знали друг друга. По крайней мере, один из них.
Им предстояло измениться через месяц. Во всяком случае одному.
Жизнь в песках монотонна и тягуча, как песня степного ветра. Ветер катит по просторам каменно твёрдых такыров спутанные комки сухой прошлогодней травы; жизнь гоняет по Каракумам двух парней, а в сердце одного из них шевелится чёрная кобра предательства. Человек давит её, пытается одолеть, но не зря говорит старая пословица: «Наступай змее не на хвост, на голову», а он наступает только на хвост. На большее у него не хватает духу. И кобра шипит, раздувая шею, нервно высовывает острый язычок, собирает в тугую пружину своё стремительное, чёрное, своё змеиное тело…
Однажды целый день они не слезали с сёдел, Дурды и Аллак.
Аллак начал разводить костёр для чая, Дурды прилёг, подложив под голову ком перекатной травы.
— Коней стреножил? — спросил Аллак.
— Они устали, — сказал Дурды, — далеко не уйдут.
— Шакал напугать может. Или гиена.
— Шакал не волк, его конь не боится.
— Не волк, а вонючий.
— Это не смертельно, — зевнул Дурды. — Спать хочется…
— Ложись. Чай поспеет — разбужу… Эх, чаю у нас — только на одну заварку! Что завтра пить будем?
— Утром или к полудню на отару Эсена выйдем, возьмём у него.
— Кто такой? — насторожился Аллак.
— Подпаском у моего отца был… Их вместе Сухан Скупой выгнал… Теперь он сам чабан… с одной из отар… Сарбаз-бая ходит…
— Верный человек?
— Верный… Сыном считал… отец…
Костёр потрескивал, плюясь колючими звёздами искр. Вода в тунче зашумела, собираясь закипеть.
— Давай пригласим его вместе с нами?
Дурды сонно пробормотал что-то нечленораздельное.
Отставив в сторону закипевший тунче, Аллак бросил в него последнюю щепоть чая и подошёл к Дурды. Тот спал, широко разбросав руки, грудь его ровно и сильно вздымалась. Сколько вздохов ей ещё осталось сделать? В какое мгновение она мучительно заклокочет кровью и опадёт, чтобы больше никогда не подняться?
Присев на корточки возле спящего, Аллак смотрел на его безмятежно спокойное лицо, с которого сон снял следы постоянных дневных забот и тревог. Они так и не побратались, но Дурды всё равно относился к товарищу по несчастью, как к брату: делился с ним сокровенными мыслями, подкладывал лучший кусок, отдавал ему последний глоток воды. За всё это Аллак должен был отплатить ему ударом ножа — так решил бай. Почему не он лежит сейчас вместо Дурды?! Всё было бы куда проще…
Аллак потрогал рукоять ножа, шумно перевёл дыхание. Он давно готовил себя к этому страшному по своей нелепости и неблагодарности моменту, но сейчас внутри у него всё напряглось и дрожало. И рука, сжимавшая смертоносное лезвие, тоже дрожала, «Промахнусь, — подумал Аллак, — Дурды вскочит, сразу убьёт меня…»
Это предположение повернуло ход его мыслей. «И правильно, если убьёт. Спящего и змея не жалит, а я собираюсь ударить спящего. Надо разбудить его, сказать, чтобы взял свой нож, и сразиться на равных условиях. Он моложе и слабее, он всё равно не сумеет одолеть, и я убью его со спокойной совестью… Но почему вообще я должен убивать человека, который не сделал мне ничего, кроме добра? Разве он виноват, в том, что меня обвинили в воровстве? Или в моей бедности, которая не даёт мне выкупить жену?..»